Отчего он не подает признаков жизни? Может, оттого, что не жив? Уже шесть часов…
— Будем вызывать слесаря? — спросил командир группы.
— Погодите слесаря. Дайте мне лучше прослушать записи. Последние записи перед тем, как он замолк.
— За сколько минут?
— Самую последнюю минуту.
Командир перекрутил бобины на дежурном магнитофоне. И включил трансляцию.
— Дура ты, дура! И мозги у тебя с кулачок! — сказал голос в наушниках. — Сидишь себе и думаешь, что так будет всегда. Думаешь, что я буду торчать здесь с тобой век. Потому что тебе так хочется. А вот я возьму и уйду. Встану, уйду и больше никогда здесь не появлюсь. И даже не попрощаюсь…
— Все?
— Все. Дальше записей нет. Дальше тишина.
— Еще раз, — попросил начальник охраны. Организатор слежки перекрутил пленку.
— Дура ты, дура! И мозги у тебя с кулачок…
— Еще…
— Дура ты, дура…
Главный телохранитель страны сбросил с ушей наушники. И очень внимательно посмотрел на своего подчиненного.
— Слесаря вызывать?
— Что?
— Я спрашиваю, слесаря с участковым вызывать?
— Не надо слесаря. И участкового не надо. Проверьте прилегающие квартиры. Те, что в соседних подъездах. В первую очередь, где никто не живет…
Через два часа начальнику президентской охраны доложили результаты осмотра. Те, к которым он уже был готов.
— Отверстие размером сорок пять на шестьдесят сантиметров. Пробито из ванной комнаты квартиры 24. Квартира принадлежит… В квартире никто не проживает в течение полугода.
— Обыскали?
— Обыскали.
— И, конечно, ничего не нашли?
— Не нашли. Оба помещения тщательно убраны. Отпечатки пальцев стерты. Все бумаги, личные вещи унесены или уничтожены.
— Как же вы так лопухнулись? А? Профессионалы хреновы!
— Кто мог предположить…
— Вы должны были предположить! Все предположить! И это тоже!
— Но мы имели распоряжение только по поводу…
— Распоряжение? По поводу?.. Правильно он про вас сказал: дураки вы и мозги ваши размером с кулачок…
Рапортов было много. Полковник Трофимов даже не предполагал, что в родной его армии столько ломают, теряют, столько списывают военной техники. Он отсматривал рапорты и не мог решить, что ему делать — плакать или горько смеяться при ознакомлении с каждым новым фактом утраты военного имущества.
Солдаты артиллерийского батальона украли на стрельбах орудие, из которого только что стреляли. И продали его за флягу самогона в соседнюю деревню. Виновников кражи нашли по приметам — по опухшим от беспробудного трехдневного пьянства рожам. Допросив вдрызг пьяный орудийный расчет, вышли на покупателя. Но пока виновников нашли и пока вернули их в состояние, в котором они могли понимать, о чем их спрашивают, покупатель успел оттащить орудие в кузню и что-то в нем по своему усмотрению поправить.
В итоге расчет пошел под трибунал, орудие — на списание.
Во время переправы через горную реку с сорванного потоком моста упали в воду и утонули три противотанковых орудия. Поиски упущенных орудий силами привлеченных водолазов ничего не дали, так как сильное течение протащило их на многие десятки метров вперед, туда, где берега приобретали вид отвесных, препятствующих проведению подъемных операций скал. Техническая операция по подъему утерянных орудий была отнесена на полгода. И еще на полгода. И забыта. Орудия — списаны.
На побережье Северного Ледовитого океана при разгрузке судна на припай затонули два танка, под тяжестью которых проломился прибрежный лед. Подъем их из-за чрезмерной глубины моря в данном районе и отсутствия соответствующего оборудования был признан нецелесообразным. Танки списаны.
Еще два танка сгорели во время лесного пожара.
И четыре при аналогичном происшествии в танковом парке.
Еще три орудия снесены лавиной при проведении учений в высокогорье.
Еще…
И еще…
И еще…
И целая пачка рапортов о брошенном в местах дислокации вооружении при оставлении их отводимыми в Россию частями. Из бывших республик отводимыми. Здесь счет шел уже на сотни единиц боевой техники и тяжелого вооружения.
Несколько рапортов о пожарах, утоплениях, кражах и оставлении в связи с невозможностью вывоза полковник отложил в сторону. По ним следовало разбираться особо. Не все в них было так ясно и однозначно как то пытались доказать кающиеся командиры частей.
По данным происшествиям полковник потребовал прислать в свое распоряжение дополнительные документы. И, получив, сел их изучать. Но не как окружной или иной вышестоящий начальник, подмахнувший рапорт о списании утраченной техники по причине симпатии и сочувствия к своему бывшему однокашнику по училищу, бывшему однополчанину или нынешнему партнеру по охоте. А как разведчик.
Танки сгорели в парке. Из-за пожара, возникшего в одном из боксов гаража. Согласно заключению комиссии, танки не подлежали восстановлению и были отправлены на переплавку в один из близрасположенных металлургических заводов.
В той же части буквально через несколько дней после пожара были списаны отработавшие свой ресурс бронетранспортеры. Наверное, заодно. Чтобы лишний раз бумаги в округе не оформлять.
Бумаги в порядке. Печати и подписи на местах.
Но почему суммарный вес полученного заводом из данной конкретной части металлолома не сходится с весом составляющей его техники? Если, к примеру, заглянуть в общевойсковые справочники и сложить конструктивную массу всех тех танков и БТРов. И сверить с заводской накладной. Отчего вес металлолома чуть не вдвое меньший?
И почему в данном конкретном случае списанные танки оформлялись не через спецчасть, заведующую утильным военным имуществом? А напрямую? Ради экономии времени и государственных средств? В свете новых экономических веяний?
И что из всего этого следует? Если подумать?
Из этого следует, что бумаге, где указан вид и состав металлолома, лучше не доверять. Лучше доверять самому металлолому, который, к сожалению, уже переплавлен на швейные иголки. И, как говорится, концы — даже лучше чем в воду. Концы — в огонь.
Или все-таки можно уцепить какую-нибудь ниточку? Если сильно постараться?
— Вызовите мне Симанчука! — распорядился полковник Трофимов.
— Разрешите доложить…
— Вот что, Симанчук, не в дружбу, а в службу, смотайся-ка ты на вот этот вот металлургический завод и выясни в техотделе и у рабочих, что они там переплавляли в ноябре прошлого года. И как это «что-то» выглядело…