— Ну и что будем делать? Не обращать внимания?
— Не обращать нельзя. Заклюют. Скажут, раз молчат — значит, рыло в пуху. Значит, во всем этом косвенно замешаны.
— А если начать копать, то можно до такого докопаться…
— Тоже верно. Но не прореагировать нельзя. Неподвижную мишень расстреливать проще. Надо прореагировать! Только так, как они не ждут. Надо контратакой прореагировать, о которой они ни сном ни духом которую они в данной ситуации меньше всего предполагают. Как Суворов. Они нас в гриву, а мы их в хвост. Если уж драка, то надо драться! Давай так — ты пишешь на рапорте свою резолюцию насчет того, что считаешь необходимым разобраться… Я добавляю свою «Разобраться самым тщательным образом. Доложить в недельный срок». И направляем на места кого-нибудь из наших. Не может быть, чтобы у них во всех делах все гладко было. Где-нибудь обязательно гнилые нитки попали. Шили-то дело наспех. Зацепимся — всю пирамиду развалим. Полковника того — к ответу. На журналиста — в суд. И поглядим, кто за них в драку полезет. Кто полезет — тот и «крыша». С тем и договариваться. И еще на всякий случай разберись во всех наших делах. Чтобы — комар носу… Фирмы переведи с ближних родственников на дальних. Текущие сделки притормози.
— Но у нас сроки, обязательства…
— Я сказал, притормози! Жадность, она хороша в меру. Когда корабль тонет, золотые дублоны по карманам не распихивают. Чтобы ко дну не потянуло. Чтобы на плаву остаться. Если что — плати неустойки. Не обеднеем. Нам бы только узнать, из какого НП атаку направляют. Нам бы только направление главного удара определить. А там сообразим, перегруппируемся, зацепимся за плацдарм, подтащим резервы, контратакуем и разовьем наступление. Ничего, не впервой. Прорвемся…
К все еще пребывающему под следствием по поводу пропажи с вверенного ему склада артиллерийских снарядов прапорщику Игнатьеву прибыл очередной следователь. Из самой Москвы прибыл. Из Минобороны.
— Где подследственный? — спросил он.
— На хозработах.
— На каких хозработах?
— На строительных. То есть я хотел сказать, на строительстве вспомогательных помещений.
— Да вы что? Как может быть, чтобы подследственный выходил из камеры, кроме как на допрос? Да еще где-то что-то строил? Вы что, порядка не знаете?
— Мы, конечно, знаем, но квалифицированных рабочих рук катастрофически не хватает. Приходится выкручиваться…
— Приведите его сюда.
— Когда?
— Немедленно приведите!
— Немедленно невозможно. Он не на территории строит…
— Как так не на территории? Вы что, его за забор выводите?
— Рабочих рук не хватает…
— Когда вы его сможете доставить?
— Через сорок минут.
— Что же вы его так далеко загнали? Ладно, подгоните сюда машину, я сам к нему подъеду. Посмотрю, чего он строит.
— Я бы не рекомендовал. Там дорога, и вообще…
— Какая дорога?
— Очень плохая дорога. Грязь. Колдобины. Трясет очень…
— Ничего, я тряски не боюсь. Где этот объект?
— Он, понимаете ли, не вполне объект. То есть не в полном смысле объект. Хотя, конечно, объект…
— Перестаньте наконец мямлить. И отвечайте: что и где строит подследственный?
— Печь строит.
— Какую печь?
— Кирпичную. В бане кирпичную печь. В моей бане кирпичную печь…
— Что?..
— Понимаете, у меня служба, круглые сутки на работе, руки не доходят. Кирпич разворовывают. А тут такой случай. Каменщик квалифицированный. Хоть и любитель. И именно по печам. Я попросил. Он с удовольствием. Вы не думайте, я всю работу как положено. Согласно смете. И опять же усиленное питание. Подследственный очень доволен. Вы же знаете, как у нас кормят…
— А вы не боитесь, что он сбежит?
— Никак нет. Я вместе с ним наряд охраны направил. Ну, чтобы с кирпичами подмогли… То есть я хотел сказать, чтобы наладили охрану объекта. Ну, то есть дачи моей… Десять бойцов. Естественно, по их личной просьбе и в свободное от основной службы время…
Все понятно. Обычное для армии дело. Особенно там, где ведется интенсивное дачное строительство.
Через час подследственного Игнатьева доставили к следователю. Подследственный был слегка испуган и слегка пьян. Несмотря на проведенную с ним по дороге оздоровительную работу.
— Что это? — спросил следователь, сунув тому под нос рапорт сидевшего с ним в одной камере сексота. И его собственноручные показания. — Как понимать эти ваши заявления?
— Какие?
— Вот эти! Насчет торговли находящимся на вашем подотчете военным имуществом. Насчет распродажи снарядов на вынос.
— А откуда вы?.. Они же сказали, что это для служебного пользования. Что об этом никто никогда…
— Каким образом были получены данные показания?
Прапорщик Игнатьев скис. И повинно опустил голову.
— Чистосердечным образом, — покаянно заявил он. — Что было, то было. Продавал имущество. То есть я хотел сказать, числящиеся на моем подотчете снаряды. Бес попутал. Готов дать подробные показания, если трибунал примет во внимание мое искреннее сожаление по поводу имевшего место злоупотребления…
— Я вас не о том спрашиваю. Я спрашиваю, в связи с чем стали возможны эти ваши заявления?
— В связи с тем, что я глубоко осознал. И чистосердечно раскаялся, надеясь на гуманное отношение ко мне суда…
— Хорошо, я спрошу по-другому. Вы дали эти признания по собственной инициативе? Без принуждения со стороны следствия? Без нарушения установленных процессуальных норм?
— Исключительно по собственной. Глубоко переживая свой недостойный проступок, позорящий честь прапорщика Российской Армии…
— Вы давали эти показания следователю?
— Нет. То есть да. То есть следователю, но который сидел вместе со мной в камере.
— Он предупреждал вас, требуя признательных показаний, что является работником правоохранительных органов?
— Нет.
— Он не принуждал вас к даче показаний каким-либо противозаконным образом?
— Как так противозаконным?
— Он не подкупал вас, не угрожал, не бил, не пытал? Потому что если он вас запугивал, бил или пытал, то ваши признания не могут быть признаны доказательством вашей вины. Если вы от них в дальнейшем, допустим, отказываетесь.
— Если отказываюсь?
— Если отказываетесь. Для того я здесь и нахожусь. Чтобы установить, не имело ли место нарушение законности при ведении следственных мероприятий. Поэтому вам необходимо вспомнить обстоятельства получения данного признания, которое само по себе, без привязки к материалам дела, не имеет никакой юридической силы. Если, конечно, не является действительно чистосердечным и добровольным. Итак, я прошу вас ответить на вопрос, как были получены настоящие признания? Угрожали вам? Или нет?