— Затем же, зачем и мясо. Там температура постоянная. Столетиями постоянная. Без всяких скачков в ту или иную сторону. Максимально допустимый разброс плюс-минус несколько градусов. И то лишь тогда, когда штольню открывают. А ее не открывают. В принципе. Главное, очень удобно. Если вдруг какое радиоактивное ЧП, все списывается на полигон.
— А почему не все в могильники?
— В могильник только то, что уже не пригодится. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Могильник — это последняя инстанция. Как захоронение на кладбище. Погреба — другое дело. Погреба при необходимости можно и разрыть. И то, что в них было спрятано, — вытащить на белый свет. В погреба опускают только востребуемые предметы. Морально устаревшее, но еще вполне боеспособное оружие. Бомбы, торпеды, боеголовки, которые, если снова скомплектовать, подвесить в бомболюки или зарядить в торпедные аппараты, могут выполнить поставленную боевую задачу.
— Как же они его находят? Если никаких меток?
— По топографическим привязкам, которые у командира в сейфе хранятся. И где-то еще. Я даже не знаю где.
— Странно. Зачем и кому нужно морально устаревшее вооружение? Для которого скоро ни подходящих бомбовых подвесок, ни равных им диаметром торпедных аппаратов не останется. Зачем сохранять то, что уже не пригодится?
— Может, конечно, и незачем, но только, если утилизировать с соблюдением всех норм экологической безопасности, они дороже выйдут, чем при изготовлении. Это же атом, его в канализацию не спустишь. Не переплавишь. И не взорвешь. Его, чтобы уничтожить, целые заводы надо строить. И особые хранилища. А здесь ничего не надо строить. Только дырку мерзлоте поглубже проковырять. И будьте любезны можно отчитываться о сокращении ядерных вооружений.
— А если они здесь рванут?
— Нет, здесь не рванут. Это исключено. Из них запускающая начинка удалена. Без нее это только железки с радиоактивным содержимым. Как те консервные банки с килькой.
— А если взрыватели ввернуть?
— Там не одни только взрыватели. А много чего прочего.
— А если и все прочее?
— Тогда рванет. За милую душу рванет.
— А то, что в море?
— Что в море?
— То, что на баржах, затоплено. Оттуда, со дна, радиоактивное загрязнение на поверхность моря выйти не может?
— Может. И наверняка выйдет. И, почитай, все море вместе с прилегающими побережьями миллионами рентген нашпигует. Но не скоро. Лет через сто-сто пятьдесят. Когда тех, кто приказ о захоронении давал, уже не будет. Им ведь было важно сейчас эту проблему решить. Малозатратными способами. Они и решили.
— И что, здесь все обо всем этом знают?
— Не все. То есть то, что что-то топят и зарывают, — знают все. А вот что конкретно топят и зарывают — единицы.
— В том числе и вы?
— В том числе и я. И то по случайности.
— А рядового Синицына, выходит, убили за то, что он узнал эту тайну? Я так понимаю, что вы на это намекаете?
— Нет, не на это. За такое не убивают. Тем более что если он что-нибудь и знал, то совсем чуть-чуть. И наверняка не то. По данному поводу среди рядового личного состава соответствующая работа проводится. Каждодневно. У них лапши в животах и мисках меньше, чем на ушах.
— За что же тогда этих рядовых убивают?
— За то, что увидели то, что видеть не следовало.
— Что же они могли увидеть такого, что их жизни стоило?
— Ну, например, то, как раскапывают штольни.
— Какие штольни?
— Те самые штольни.
— Зачем же их разрывать? Если, вы говорите, их на бесконечное хранение закладывают. И с землей сравнивают.
— В том-то и дело — что незачем. А тем не менее разрывают.
— Кто? Служащие части?
— Если бы… Совсем посторонние военнослужащие.
— Откуда они здесь взялись? Посторонние.
— Вначале на самолете. Транспортнике. Вроде того, на котором вы прилетели. Мужик там один был. Гражданский. Я его сам лично видел, потому что как раз дежурным по части заступил. Никакой такой мужичок. Вначале подумал, кто-нибудь из родителей военнослужащих пробился, пользуясь нынешним в армии бардаком. Ну или очередной специалист по медицинской части, которые нас иногда проверяют. Я, конечно, попросил разрешительные документы предъявить. У нас ведь часть относится к категории особо секретных…
— Ну и что, был?
— Ни хрена не было. Ни пропуска, ни предписания. Но была собственноручная записочка от нашего генерала командиру — принять и оказать всяческое содействие. Короче — документы в полном порядке. Я спрашиваю — зачем вы к нам? А он мне так по секрету сообщает, что является представителем акционерного общества по поиску и добыче полезных ископаемых. И что у них есть подозрение, что в наших местах могут быть залежи алмазов. И что это предположение желательно проверить с помощью специальных геологических изысканий. Отвел я его к начальнику штаба и к командиру. О чем они там беседовали — не знаю. Но беседовали недолго. Мужик тот тем же самолетом обратно улетел. А через четыре недели снова объявился. Уже на судне.
— На судне?
— Ну да, вроде того, подле которого вы теперь сидите. Только поновее и побольше. Подошли на внешний рейд. Бросили якорь. Спустили катер. На катере — тот самый мужик. И еще какие-то гражданские. Командир их на машине прямо возле пристани встретил. Видно, они с ним по радиостанции связались. Ну а вечером всех офицеров в штаб пригласили. И авансом выплатили вознаграждение в размере полугодового оклада за содействие в поиске и разработке полезных ископаемых. И пообещали выплатить еще столько же после завершения работ.
— И что попросили за это сделать?
— Ничего не попросили! Просто деньги выплатили. И велели довести до сведения рядового состава необходимость проведения вблизи части грунтовых работ. И тоже получить в кассе причитающееся им вознаграждение.
— За содействие в поиске?
— Точно так. Потом, правда, один из тех гражданских показал нескольким офицерам и солдатам какие-то камни и спросил, не видели ли они где-нибудь на острове подобных. Но никто ничего такого не видел. На чем их помощь и исчерпалась. На другой день с судна сгрузили три гусеничных вездехода, бульдозер, колесный экскаватор и бур и отправили их в тундру. На розыски полезных ископаемых. А в части командир провел давно планируемое крупномасштабное учение с выездом почти всего, кроме нескольких офицеров и часовых, личного состава на дальний полигон. Когда мы вернулись, судна уже не было. Но были деньги. Обещанная вторая половина вознаграждения, которое офицеры получили у командира под роспись в специальной ведомости.
— А рядовой Синицын?
— Рядовой Синицын застрелился через полторы недели. Сразу после отправки почты.