Отсюда, в связи с гибелью единственного виновного лица, дело об угоне самолета было прекращено. Тело полковника, по причине отказа от него бывшей жены и отсутствия других родственников, предано земле на местном кладбище.
А документы?..
Документы были. Да сплыли…
Документы, предусмотрительно спрятанные полковником в фюзеляже самолета, были найдены членами экипажа, осмотрены и выброшены в мусорный бак, стоящий недалеко от аэродромной столовой. Впрочем, был оставлен кожаный планшет, в котором хранились все эти документы. И аудиокассеты с записями каких-то разговоров, которые сын первого пилота благополучно стер и записал новомодные попсовые песни.
Дело о хищении с острова хранящегося там атомного вооружения не состоялось…
Камень был брошен. И круги разошлись.
В силовых министерствах и кабинетах высших правительственных чиновников прошел шепоток о возможном на территории страны термоядерном теракте, о котором предупредил Россию заокеанский президент.
Никакой конкретики в том предупреждении не было. Только общая информация и ссылки на какие-то непонятные и неизвестные источники.
С точки зрения всякого здравомыслящего человека, на подобное, больше напоминающее анонимку сообщение можно было наплевать. И растереть. Если бы не обратный адрес. И не подпись. Президента Соединенных Штатов Америки. На такую подпись плевать было себе дороже.
Ведомства начали сбор дополнительной информации. Но ее не было. А если была, то тот, кто ею располагал, — помалкивал, придерживая случайно попавшую ему в руки козырную карту на самый конец игры. В политических играх свой расклад раньше времени не вскрывают, предпочитая заглядывать в чужие.
В итоге все взгляды сошлись на Президенте. Но уже России.
Президент хранил многозначительное молчание. Не потому, что много знал. Потому, что знал не больше остальных. И строил догадки, точно так же, как все остальные.
Откуда его заокеанский коллега мог узнать о внутренних проблемах страны? И существует ли эта проблема? Или хозяин Белого дома пал жертвой мистификации? Или, напротив, глава Кремля не располагает достаточной информацией? Не преувеличена ли опасность? Ушли ли атомные бомбы налево? И если ушли, то кто их в ту сторону толкнул? И как тогда объяснить результаты недавней ревизии в арсеналах МО? Которая свела дебет с кредитом с точностью до одного изделия…
Ответа на все эти вопросы не было. И именно поэтому Президенту приходилось изображать загадочного молчуна. Многозначительное молчание — наилучшая позиция, когда сказать нечего…
— Вам почта, — доложил один из помощников Президента.
Таким образом, в обход канцелярии и охраны могла поступать только одна почта. И только от одной организации.
Президент вскрыл конверт. И несколько мгновений не мог воспринять текст. Потому что страница имела непривычный для глаза вид. Без угловых реквизитов, выделенных шрифтом обращений и подписей, без отчеркнутых референтами ключевых строк. Просто бумага с расположенным посреди листа обезличенным текстом.
«…Итоги ревизии арсеналов МО не могут быть признаны окончательными, так как часть изделий, представленная комиссии, не является оружием…»
«Не является оружием…» — перечитал Президент еще раз зацепившую его внимание фразу.
А чем же они тогда являются?
«Существует вероятность, что отдельные, числящиеся на балансе МО изделия заменены идентичными им по внешнему виду и весу муляжами, выполненными из приближенных к оригиналу материалов, включающих в себя небольшое количество радиоактивных веществ, поддающихся дозиметрическому контролю. Подтвердить либо опровергнуть данное предположение можно только с помощью инструментальных исследований, что силами известной вам Организации сделать не представляется возможным…»
Вот так фокус! Оказывается, вот как можно красть бомбы, не оставляя следов воровства. Оказывается, их можно заменять на другие бомбы, которые вовсе не бомбы, а лишь похожий на них реквизит. И тогда любая ревизия, пересчитывающая бомбы «по головам», ничего не обнаружит.
«…Кроме того, остается открытым вопрос о сохранности списанного из армии и Военно-Морского Флота и частично демонтированного оружия, хранящегося в могильниках, оборудованных на территории отдельных удаленных и труднодоступных полигонов МО, куда комиссия допущена не была. Уверения в том, что изделия после их демонтажа и захоронения вторично быть использованы не могут, нуждаются в дополнительной проверке. Нельзя исключить возможность злонамеренного нарушения технологии утилизации изделий с целью их полного или частичного сохранения и возможностью восстановления боевых характеристик в полных либо приближенных к ним объемах». Год. Число. Время. И отсутствие подписи. Теперь все встало на свои места. И, значит, можно было перестать изображать глубокомысленного молчуна. Можно было начинать действовать.
— Что еще? — спросил Президент доверенное лицо.
— Адресат просит о личной встрече.
— Когда?
— В самое ближайшее время.
Президент еще раз перечитал сообщение, перегнул его пополам и засунул во внутренний карман.
— Передайте адресату, что в ближайшее время встречи не будет. Что Президент занят.
Мозге сообщили, что с ним желает встретиться человек. Один очень надежный партнер сообщил, который специализировался на внешнеэкономической деятельности, в том числе на импорте наркотиков оттуда — сюда и экспорте драгоценных металлов и русских женщин отсюда — туда. Этому партнеру Мозга доверял, потому что не однажды обращался к нему за помощью. Этот партнер лучше, чем кто-либо, умел проталкивать товар через границы в обход таможенных и пограничных постов. В том числе и через границы государств, с которыми Россия не граничила.
— Какой человек желает меня видеть? — спросил Мозга.
— Очень серьезный человек.
— Если это действительно серьезный человек, я должен его знать. Я знаю всех серьезных людей страны.
— Нет, этого человека ты знать не можешь. Он не из этой страны.
— Почему он не обратился ко мне лично?
— Потому что понимает, что без протекции ты его слушать не будешь.
— Ему нужно оружие?
— Ему не нужно оружие. У него навалом оружия. Ему нужен ты.
— Ты ручаешься, что он не подстава? И что он просит серьезный разговор?
— Ручаюсь. Он помогал мне в нескольких делах. В обмен на разного рода услуги. Он очень серьезный человек. Он самый серьезный человек, с которым ты когда-либо имел дело.
— Самым серьезным человеком был мой участковый милиционер, который лет двадцать тому назад посадил меня раньше, чем узнал мое имя. За что ему нынешнее мое спасибо.