Армия вновь вышла в поход, на этот раз путь наш лежал на юг, в сторону Аттики. Длинные колонны войск поднимали над извилистой дорогой заметные издалека облака пыли. Всадники шли вдоль дорог, поднимались на склоны, где лошади могли найти траву. Конные полки первыми, словно нитки, тянулись сквозь узкие горные ущелья, а пешие глотали пыль. Позади двигался длинный обоз, запряженные мулами и быками повозки были нагружены панцирями, оружием и припасами.
Я радовался, оставив дворец, оказавшись вдали от Олимпиады. Чистый горный воздух, пусть и смешанный с пылью и запахом конского пота, казался мне сладким нектаром.
Я был назначен в охрану Александра и ехал вместе с его Соратниками. Они добродушно обсудили достоинства Грома и даже сравнивали моего коня с Александровым Буцефалом, но только когда царевича не было поблизости.
Александр был из тех молодых людей, которые поддаются настроениям. Я видел, как он мечется. Царевич восхищался своим отцом и одновременно ненавидел его. Олимпиада вбила ему в голову, что Филипп не любит его и не видит в нем достойного сына и наследника. Александр же мечтал, чтобы отец гордился им, и при этом опасался, что подобное желание мать сочтет предательством.
Молодой, честолюбивый, неуверенный ни в себе самом, ни в любви своего отца, Александр поступал так, как нередко поступают зеленые юнцы: он обратился к крайностям и хвастал, что истинный отец его – Зевс или уж по меньшей мере Геракл. Изображал юного Ахиллеса, который долгой жизни предпочел славу. Ему постоянно приходилось быть отважнее и смелее всех остальных, и он часто рисковал.
И я должен был оберегать его жизнь!
– Александр молод и горяч, – сказал мне Филипп в тот день, когда мы выступили на юг. – Его Соратники благоговеют перед ним, даже дочиста выбриваются, как это делает он. Только прошу тебя, пригляди, чтобы царевич не сломал свою дурацкую шею.
Нелегкое дело.
Пока конница прохлаждалась на склонах холмов Пиерии, Александр занимался вербовкой новобранцев. Заезжая вместе с Соратниками в каждую ничтожную, крохотную деревеньку, попадавшуюся на пути, он обращался к собравшимся.
– Мы едем к славе! – кричал царевич жиденьким тенорком со спины Буцефала. – Кто пойдет вместе со мной?!
Конечно же кое-кто из молодых селян делал шаг вперед, в глазах храбрецов зажигался огонек, им уже виделась слава и почести… и пожива. Старики немедленно утаскивали безрассудных обратно в толпу. Или, хуже того, это делали матери под общий хохот. Все же Александр сумел собрать по пути небольшой отряд новичков.
Мы приближались к Фессалии, и отношение к нам сделалось самым враждебным. В одном из горных ущелий местные козопасы даже попытались устроить засаду. Должно быть, заметили только отряд безбородых парней, ехавших верхом на лошадях в богатых сбруях. Эти кони стоили целого состояния для людей, всю свою жизнь выжимавших скудный урожай из каменистых холмов.
Мы должны были обследовать перевал, убедиться в том, что он безопасен для прохода основного войска. Было понятно, что горсточка решительных воинов способна задержать здесь целую армию на дни или даже недели, как это некогда сделал Леонид в Фермопилах. Филипп намеревался выйти к Фивам, прежде чем афиняне успеют привести туда свое войско. И промедление на перевале могло привести к беде.
Здешние горцы в какой-то мере соблюдали верность Фивам, но в основном их заботили лишь собственные селения. Для них мир кончался за пределами родных гор и долин. Они ничего не знали о начавшейся войне. И, заметив с полдюжины молодых знатных воинов в одном из ущелий, решили, что боги явили к ним свою благосклонность. Горцы выбрали удачное место, где скалы едва не смыкались, и всаднику приходилось направлять коня вокруг камней, заваливших проход.
Как всегда возглавлял отряд Александр, Гефестион держался позади него. За ними цепочкой ехали Птолемей, Неарх и Гарпал. Птолемей распевал непристойные песни, наслаждаясь эхом собственного голоса, гулявшим среди скал. Я замыкал цепочку, внимательно обшаривая взглядом зубчатые края скал над головой. И все же не увидел, какая опасность нам угрожает, зато услышал, как наверху загрохотало. От края скалы по крутому склону отвалился камень, увлекая за собой новые.
– Осторожно, – возопил я, осаживая коня.
Александр тоже услышал звук, но лишь послал Буцефала вперед. Гефестион последовал за царевичем, остальные повернули назад, подальше от камнепада.
Камни грохотали, разбиваясь о дно ущелья, поднимая тучи пыли и разбрасывая осколки. Наши кони пятились и жалобно ржали. Гром бежал бы отсюда, и мне с большим трудом удалось удержать его на месте.
Наверху послышались незнакомые воинственные клики, я увидел мужчин, бежавших с вершины утеса. В мою сторону полетело копье. Я смог проследить его полет: медленно, колеблясь, древко плыло в воздухе. По обеим сторонам от нас вниз спускались люди.
Александр остался по другую сторону завала.
Я поднырнул под копье и услышал, как наконечник звякнул о камни. Птолемей, Гарпал и Неарх схватились не менее чем с десятком полуобнаженных разбойников. Но у нападавших были только палки и дубинки, и вооруженные мечами спутники Александра легко рубили с коней. Я послал своего Грома вперед, снеся по дороге несколько голов собственным мечом. Приблизившись к завалу, я обнаружил, что через него нельзя проехать. Тут из-за камней раздались крики и ругань, донесся предсмертный вопль. Я вскочил на спину Грома, спрыгнул на ближайшую глыбу, потом на следующую.
Александр и Гефестион стояли спина к спине, окруженные горцами, в глазах которых пылала жажда убийства. Двое подростков уводили коня Гефестиона вдоль по ущелью. Буцефала нигде не было видно… Издав самый свирепый рев, какой только сумел, я спрыгнул с камня в гущу людей, обступивших Александра. Хрустнули копья и кости, я сманеврировал и почти надвое раскроил подвернувшегося под руку горца. Разбойники вокруг меня шевелились словно во сне. Уклонившись от копья, я вонзил меч в чей-то живот, вырвал его из раны и левой рукой перехватил копье очередного нападавшего. Ударом меча я раскроил ему череп, тут другое копье ударило в мой кожаный жилет и скользнуло по ребрам. Я не ощущал боли, испытывая лишь восторг боевой лихорадки. Александр сразил человека, который ударил меня, и тут нападавшие побежали.
– К остальным! – завопил я и полез по камням, которые отделили нас от Птолемея, Гарпала и Неарха.
Все оставались на конях, хотя на теле лошади Неарха оказалось с десяток ран. Мы набросились на горцев, рубя их и убивая. Наконец они бежали, Гарпал пустился преследовать двоих, бежавших в панике по ущелью. Александр уложил еще одного беглеца, который рванулся к скале, – царевич снес ему голову одним ударом. Другой горец в отчаянии полез вверх по утесу. Я мгновенно рассчитал бросок и метнул меч, который вонзился между лопаток разбойника. Вскрикнув, он свалился к моим ногам, меч торчал из его спины.
Обернувшись, я заметил, что Гефестион держит за волосы последнего из оставшихся в живых горцев. Этому было не больше тринадцати: грязный, в лохмотьях, стоя на коленях, он, выкатив глаза, следил за мечом, который уже занес над ним Гефестион. Рот мальчишки был открыт, но не издавал ни звука, окаменев от страха перед лицом смерти.