Он закрыл за мной дверь, но я не расслышал звука его шагов. Однако я не стал гадать, подслушивает он или нет, – проводник мой был легок и босоног.
Александр разглядывал меня с явным смущением, сожалея, что его застали за беседой с матерью. Кто мог знать, какой яд вливала она в его уши?
Олимпиада казалась довольной тем, что я остался в дверях. Не обращая на меня внимания, она прикоснулась к руке сына.
– Давай садись, – сказала она, – мы еще не окончили разговор.
Александр помедлил, но после недолгих колебаний уселся все-таки на пол. На мгновение мне показалось, что он положит голову матери на колени.
– Итак, это верно? – спросил он, заглядывая в ее холодное прекрасное лицо.
Олимпиада снова кивнула:
– Столь же несомненно, как и неистощима похоть этого человека. Царь женится на ней.
– Но что это сулит тебе, мать?
– Лучше спроси, чем это грозит тебе, Александр.
– Царь не может отказаться от меня или забыть про мое существование.
– Он очень умный человек.
– Но вся армия видела меня при Херонее. Теперь я полководец, равный Пармениону и остальным.
– Орион, – обратилась она ко мне. – Как по-твоему, если бы войско сегодня голосовало за нового царя, оно выбрало бы Александра?
Так вот зачем я понадобился ей! Чтобы проверить на мне свое мнение.
– Все восхищаются царевичем, – сказал я.
– Но ему еще нет девятнадцати лет, – возразила царица.
– Все мужи верят ему. При Херонее…
– Отвечай мне. Если бы выборы состоялись сегодня ночью, кого избрало бы войско – девятнадцатилетнего Александра или Пармениона? Или, быть может, Антипатра? Помни, что оба они происходят из семейств столь же древних и благородных, как и род Филиппа… Словом, все они были конокрадами лишь поколение назад.
– По-моему, царем выбрали бы Александра, – отвечал я, не кривя душой. – Разве что придали бы ему в регенты Пармениона на год или больше.
– Вот видишь? – сказала она сыну. – Ты получишь лишь титул царя, но не власть. Они постараются лишить тебя истинной самостоятельности.
– Но зачем ты говоришь об этом? – спросил я. – Неужели с царем что-то случилось?
– Филипп решил жениться на племяннице Аттала Клеопатре, той, которую он зовет Эвридикой!
– Жениться?
– Царь может иметь несколько жен, – пояснил Александр.
– Филипп уже заключил несколько политических браков, – сказала Олимпиада. – Наш, например, укрепил его союз с молоссянами.
– Он полюбил тебя, – сказал я.
– Это была обычная похоть, которую он испытывает к любой девке, если у нее выросли волосы на лобке. А ведь еще есть и мальчишки.
– Нет, мать, для меня это не проблема. Но для тебя это пощечина.
– Неужели ты думаешь, что его поступки имеют в моих глазах какое-то значение?
Я подумал, что имеют, и еще какое, но промолчал.
– Он хочет причинить тебе боль, – сказал Александр.
– И унизить тебя, – сказала она, опуская руку на плечо сына. – Царь рассчитывает, что я в гневе возвращусь в Эпир, город своего отца, иначе он просто разведется со мной. Та маленькая шлюшка, на которой он собрался жениться, стремится стать его единственной законной женой – таков план Аттала.
– А это значит, что если у нее родится сын… – наконец-то понял Александр.
– У тебя появится соперник. Аттал будет поддерживать сына своей племянницы, желая еще больше приблизиться к трону.
– Это будет еще не скоро, – напомнил я.
Олимпиада одарила меня злобным взглядом.
– Мальчишка может родиться через какой-нибудь год. И тогда моего сына отодвинут в сторону; царь объявит, что никогда не был твоим отцом, Александр, я уверена.
– Ты же сама убеждала меня в этом, – сказал Александр громко.
– Да, я говорила ему, что ты рожден от Зевса, – ответила она. – Но Филипп всегда настаивал на том, что ты его сын.
– До сих пор.
– Хитроумный лис еще воспользуется твоим божественным происхождением в собственных интересах. Назовет меня распутной женой, а тебя незаконным ребенком. Подожди – и увидишь.
– Все это предположения, – вновь вмешался я. – Филипп еще даже не объявил о том, что женится.
– Он это сделает.
– Но если он женится, быть может, пройдут годы, прежде чем родится сын. Александр достигнет зрелости и без всякого противодействия займет трон после смерти отца.
– Или у него вовсе не будет сына, – заметил Александр.
– Да, – сказала Олимпиада. – Если он умрет прежде, чем сумеет зачать нового наследника.
Проводив сына, Олимпиада меня не отпустила. Подобно рабу я последовал за ней в спальню и до рассвета тешил ее любовь на ложе, среди шуршавших и шипевших змей.
В ту ночь ей не потребовались специальные средства, которые прежде впрыскивали в меня ее гадюки… Я был услужливым, покорным, как раб, пылким любовником. На теле моем в этот раз не осталось новых отметин от змеиных клыков, хотя Олимпиада не один раз запускала когти в мою плоть.
– Ты хочешь убить Филиппа, – сказал я ей, когда, отдыхая, мы лежали рядом.
– Это вопрос? – спросила она лениво.
– Нет. Вывод.
– Ты предупредишь царя, не так ли?
– Я верен Филиппу, – проговорил я.
– А не мне?
– Ты можешь принудить меня выполнять твои желания, но верности не добьешься.
Она расхохоталась в предутренней тьме:
– Орион, Орион! Разве можешь ты искренне утверждать, что тебя не радуют наши совместные развлечения?
– Тело мое безусловно радуется им.
– А твой ум?
Я колебался, не желая пробуждать в ней гнев. Но все-таки сказал, едва ли не против воли:
– Теперь я понимаю, как чувствует себя ученый медведь, когда его заставляют плясать.
Она вновь расхохоталась, уже искренне развеселясь:
– Ученый медведь! Именно так! Я хочу, чтобы ты был моим ученым медведем!
Я обругал себя за то, что дал ей повод для веселья.
– Ну, а теперь пора развлечься еще разок, мой медведь, – сказала она. – Потребуется ли кнут, чтобы поощрить тебя?
В кнуте я не нуждался.
Когда первые проблески солнечного света озарили небосклон за окном, царица вернулась к прерванному разговору.