Времени на размышления я получил в избытке. Тягучие часы медленно сменяли друг друга в непроглядной темноте камеры. Я считал дни по появлениям тюремщика, который подсовывал невысокую металлическую миску с жидкой, но вполне съедобной похлебкой в широкую щель под дверью. Он же забирал и горшок. Солому никто не менял.
Я умею проводить без сна много дней и теперь боялся лечь на кучу соломы, не желая позволить пищавшим во тьме крысам напасть на меня. Где-то на окраинах моей памяти гнездились смутные воспоминания о том, как погибла Аня, растерзанная стаей чудовищных свирепых крыс в жидкой грязи подземных городских туннелей. В том воплощении ее звали Аретой, и я не смог спасти свою любовь. Я попытался обратить свои мысли к Пелле, Филиппу, Олимпиаде, к этому пространству и времени, к повелениям Геры.
У меня не было сомнений, Гера действительно манипулировала всеми нами: Александром, мною и даже Павсанием. Она приняла человеческое обличье, сделалась Олимпиадой, царицей Македонии, ведьмой из Пеллы. Она создала Александра… вместе с Атоном. Увидев, что, полюбив одно из созданий, Аня принимает человеческое обличье, Гера сделала то же самое. Ее примеру последовал и Золотой Атон, циничный и самовлюбленный творец рода людского, тот, который в Трое называл себя Аполлоном. Они породили божка Александра – златовласого отпрыска бога. А теперь Гера-Олимпиада вознамерилась сделать его царем Македонии… Покорителем всего мира.
"Зачем? – размышлял я, сидя в одиночестве в своей тюремной камере. – Зачем они это делают?"
Я знал лишь один способ ответить на свои вопросы: предстать перед творцами в их собственном мире. Но для этого мне нужно было уснуть, оставить свое тело на милость крыс, сверкавших голодными злыми глазами.
Но неужели нельзя иначе? Если я действительно способен подчинить себе время, значит, могу покинуть эту точку в континууме, отыскать творцов в их городе возле моря и вернуться в камеру, не потратив на это ни минуты. Если только я действительно властен над временем…
Долгие часы я расхаживал по камере, сомневаясь в своих способностях, пытаясь вспомнить былые времена, когда творцы переносили меня через континуум к месту, где я должен был исполнить очередное поручение. Они установили крепкие блоки в моей памяти, однако я знал, что справлюсь. На Арарате Аня говорила мне, что попала в беду. Я хотел очутиться возле нее, выступить против судьбы… Я стремился сражаться за Аню с тем же пылом, с каким она столько раз защищала меня. Гера и Золотой, быть может уговорившись с другими творцами, вновь собирались разлучить нас. Гнев охватил меня: им не властвовать надо мной! Я отвергаю их власть, даже если сопротивление будет стоить мне жизни. Я опустился на влажную вонючую солому и улыбнулся, вспомнив о Кету и его пути Будды. Быть может, это мое воплощение наконец окажется последним? И я уже был рад этому… почти. Ведь в глубине души я не искал забвения. Любовь влекла меня к Ане.
Закрыв глаза, я заставил себя уснуть, не обращая внимания на крысиный писк.
Пренебрегая посторонними звуками, я пожелал перенестись через континуум в город творцов. Что ощущал я в такие мгновения прежде? Волну безграничного холода, когда тело мое пронзало глубочайшие бездны пространства за пределами далеких галактик, не знавших ни одной звезды. Еще – чувство падения, невесомости и…
Всей своей плотью я ощутил тепло солнца. Глаза мои были закрыты, но сквозь веки я угадывал очертания красного пятна.
Открыв глаза, я сел и обнаружил, что оказался на травянистом склоне, усеянном дикими цветами. Белые облака ползли по густо-синему небу. Теплый ветерок теребил пестрые головки цветов, вдали деревья шелестели ветвями.
Но города не было. Не было и океана… и творцов, ничего вообще – только лес, уходивший к далекому горизонту.
Я неторопливо поднялся на ноги, пытаясь подметить какой-нибудь признак присутствия творцов; они должны быть здесь, в противном случае я бы не попал в это пространство и время.
– Орион, ты всегда ведешь себя как тупица.
Я обернулся и увидел перед собой Золотого, солнце сияло за его спиной. Одеяние с короткой юбкой как будто само излучало свет. Красивое лицо творца хмурилось.
– Орион, что ты делаешь? Неужели ты не понимаешь, что всякий раз, когда ты возмущаешь континуум подобным образом, нам приходится устранять нанесенные тобой ткани пространства и времени повреждения?
– Где Аня? – спросил я.
– Далеко отсюда.
– Что происходит? Почему меня держат в Пелле, если дела настолько серьезны…
– Прекрати болтать! – отрезал Атон. – Орион, тебе говорили уже не однажды: интересуйся лишь тем временем и пространством, куда тебя отправили. Делай, как приказывает Гера. Неужели не ясно?
– Не совсем. Я хочу знать, чего вы добиваетесь.
Его трепетные ноздри гневно расширились.
– Ах, ты хочешь знать? Ну хорошо, я скажу. Ты помешал мне помочь Трое. Ты это помнишь?
Он хотел тогда, чтобы троянцы победили ахейцев и властители Трои основали империю, которая объединила бы Азию и Европу.
Но я не допустил этого.
– Твоя маленькая шалость так повлияла на континуум, что нам пришлось напрячь все свои силы, чтобы восстановить его, не допустив разрушения мироздания.
"Хорошо, – подумал я. – В тот раз все закончилось безумием Атона, но теперь он предпочел забыть об этом маленьком факте".
– И мы пока еще не устранили все повреждения. Империя, которая объединит Европу и Азию, возникнуть должна, даже если она просуществует лишь несколько поколений. Это важно. Жизненно важно!
– И, значит, Александр…
– Должен преуспеть в своих намерениях. И если ты хочешь еще хоть раз увидеть Аню, выполняй повеления Геры… Понятно?
Я склонил голову и услышал собственный голос:
– Понимаю…
Атон буркнул:
– Признаюсь, Орион: от тебя больше неприятностей, чем пользы. Но ты силен, в этом тебе не откажешь. Чтобы ты не путался под ногами, я послал тебя в мезозойскую эру, к динозаврам, но непонятным образом ты объявился в Пелле.
– Это сделала Аня, – отвечал я с уверенностью, удивившей меня самого.
Атон внимательно посмотрел на меня:
– Быть может. Когда я решил отправить тебя в своего рода изгнание, она настояла, чтобы тебе было позволено жить где-нибудь в континууме.
– Итак, я тебе надоел и ты намеревался забросить подальше опостылевшую игрушку?
– Не игрушку, а инструмент, который должен быть под рукой в случае необходимости, – поправил меня Золотой.
– А что происходит сейчас? – спросил я.
– А сейчас мы имеем дело с наисерьезнейшим кризисом, который возник из-за твоих дурацких поступков.
– А что делает Аня? Пытается остановить углубление кризиса?