— Все? Собрались? — спросил командир.
— Все…
— Тогда так: умерших похоронить. Но только если очень быстро. Место захоронения замаскировать. Тела, особенно область лица, заминировать. Чтобы если что — до неузнаваемости. Нюни не распускать. Нюни — оставляем для дома. Если теперь мы не сможем уйти — ляжем рядом с ними. Все. До единого. Это ясно?
— Ясно…
— Не слышу!
— Ясно, товарищ майор.
— Тогда всем готовиться к прорыву. И ни о чем, кроме него, не думать. Где силы противника сконцентрированы в наименьшей степени?
— В направлении северо-северо-восток.
— Значит, готовиться к прорыву в направлении северо-северо-восток. Вопросы есть? Вопросов — нет.
— Есть один…
— Я сказал — вопросов нет!
Вопросы, жалобы, претензии — после выполнения задания. Рапортом вышестоящему начальству… Если останется кому эти рапорта писать…
— Приказывать не хочу! Это дело добровольное. Потому что совершенно безнадежное, — сказал командир. — Максимум, что могу обещать, — это полчаса не самой веселой жизни. Без продолжения… Ну что, желающие найдутся? Тогда желающим — шаг вперед.
Желающие нашлись. И шагнули из строя.
— Боевая задача ясна?
— Так точно! Ясна!
— Надеюсь, понимаете, что обратного хода не будет? И вообще ничего не будет.
— Так точно! Понимаем!
— Ну тогда смотрите… Тогда на вас вся надежда… Тогда будем ждать, как вы управитесь… Капитан Кудряшов.
— Я!
— Значит, так, «замок», отдели им по одной обойме от боезапаса каждого бойца и еще подкинь гранат. Десятка два. Нам они все равно не помогут, если они лопухнутся…
— Отделить по одной обойме…
Бойцы вытащили из подсумков автоматные рожки. Передали их по рукам. Капитаны рассовали их по подсумкам и карманам.
— Ну, ни пуха…
— Разрешите идти, товарищ майор?
— Идите. И если можете — возвращайтесь.
— Постараемся…
Бойцы дозора отошли на несколько шагов и пропали, как сгинули в густой листве. Но прежде чем пропасть, еще раз оглянулись и взмахнули рукой.
Вот и все прощание…
— Всем быть готовыми. Всем — ждать. Ждать трудно. Особенно когда не знаешь, сколько ждать. И если не ждешь ничего хорошего… Минута. Вторая… Десятая… Пятнадцатая…
— Где они сейчас могут быть?
— Метрах в семистах. А может быть, уже и дальше…
Дозор был ближе. Много ближе. Всего-то в полукилометре. Дозор наблюдал копошащихся за деревьями вьетнамцев, разбив наблюдаемое пространство на сектора.
— Видишь?
— Вижу.
— Сколько?
— Бойцов десять-двенадцать.
— У меня десять-двенадцать. Итого — больше двух десятков. По дюжине на брата.
— Не мало.
— Сколько есть…
— Ну что, с ходу?
— Давай с ходу… Один хрен…
— Тогда — на счет «три»!..
Дозор вступил в бой, разом забросав прочесывающего местность противника гранатами и осыпав его строй градом выпущенных из автоматов десятков пуль. Дозор стрелял не для того, чтобы попасть, не для того, чтобы нанести врагу урон в живой силе, — для достижения максимально возможного шумового эффекта. Чем больше шума, чем интенсивней стрельба — тем выше вероятность, что противник поверит в реальность прорыва. Не настоящего — ложного прорыва, который должен был отвлечь на себя основные силы противника. Должен был облегчить задачу, расчистить путь бойцам того, настоящего прорыва…
— Ну что, шагнули?
— Шагнули!
Два бойца, составлявшие дозор, одновременно вскочили на ноги, одновременно бросили еще несколько гранат и, стреляя на ходу из автоматов, побежали, часто приседая, неожиданно и резко меняя направление движения, прыгая из стороны в сторону, падая, откатываясь вбок и снова, но уже в другом месте, вскакивая на ноги.
Побежали не для того, чтобы куда-то прибежать. А для того, чтобы выгадать несколько лишних минут. Несколько лишних минут жизни. Назначенной исключительно для того, чтобы, прыгая, падая, откатываясь и поднимаясь, пробежать еще несколько десятков метров.
— Слева автоматчик!
— Вижу!
— Справа…
Еще по гранате в подозрительно шевельнувшиеся в стороне кусты. И еще по одной вперед, расчищая дорогу. И еще по одной… Не экономя, не думая о завтрашнем дне. Которого все равно не будет…
— Прямо двое!
— Слева!
— Справа!
— Прямо…
Главное, чтобы стрельба и взрывы не утихали. И чтобы они смещались в сторону, определяя направление движения прорывающейся группы.
Еще две гранаты. И длинные автоматные очереди вдогонку. И несколько неприцельных выстрелов из пистолета…
— Сколько они воюют? — спросил командир.
— Уже одиннадцать минут.
Одиннадцать минут для подобного боя было много. Очень много.
— Продержаться бы им еще минуты три-четыре…
Одна.
Две.
Три…
Новая серия взрывов. И длинная пауза. Неужели все?
Длинные очереди. Но уже только одного автомата. И уже не смещающиеся.
— Приготовиться к бою. Пленных — в голову наступающего отряда.
Чтобы если и принимать выстрелы, то вначале не в свои, а в их тела. Чтобы прикрыться ими как живой броней от летящих навстречу пуль и осколков. И чтобы пробить ими бреши в возможных минных полях.
— Если что, если они станут разбегаться — клади их на месте. Без всякой жалости!
— Есть, командир!
Ну что ж, на войне как на войне! И даже без войны — как на войне!
Еще одна длинная очередь. Еще одна. И одиночные, один за другим, выстрелы. Как точки в азбуке Морзе.
Точка — пауза.
Точка — пауза.
Точка…
Сигнал!
Значит, еще живы. По крайней мере один жив!
Значит, еще несколько мгновений продержится!
— Всем вперед!
Первыми — подталкиваемые в спину недобрыми взглядами и дулами автоматов — американцы. Недобрыми — потому что добрыми, когда в эти спины придется того и гляди стрелять, невозможно. Потому что иначе курок не нажмешь.