Тот плюхнулся на землю и замер, неестественно вывернув руки и ноги.
— Убил. На хрен! — тихо выдохнул кто-то из парней.
— Да ну! — не поверил Григорьев. И слегка три раза пнул поверженного обидчика носком ботинка в ребра. Тот не шевельнулся.
— Точно, убил! — ахнули парни. — Теперь амба! — и опрометью бросились к лестнице.
— Чего стоишь? Беги, дурак! Беги, пока мусора не нагрянули! — крикнули они на ходу.
И разом, втроем, выдавились сквозь дверь наружу.
— Живой? — спросил Григорьев.
— Это нечестно, — тихо сказал «умерший» продавец.
— Что нечестно? Спасать тебя от возмущенных покупателей?
— Таким способом информацию выбивать нечестно.
— А банные веники вместо товара всучивать честно? Впрочем, возможно, я ошибаюсь. И потому предлагаю вернуть твоих гостей обратно. Чтобы продолжить прерванную дискуссию о правилах торговли.
Ну что? Пока они не успели далеко убежать…
Сексот молчал.
— Вот и лежи. Раз умер. И в следующий раз думай, когда, с кем и по какому поводу торговаться…
Дверь не открывалась.
Грибов надавил на кнопку звонка еще раз. И не отнимал палец секунд тридцать.
С внутренней стороны послышался какой-то шум.
— Проверка из жэка. По жалобе, — крикнул Грибов. — Открывайте! Тишина.
— А то я вызову участкового и слесаря.
Отступил от двери, чтобы дать возможность рассмотреть себя получше, и изобразил самое недовольное, ограниченное и самоуверенное, на какое только был способен, выражение на лице. Которое должно было убедить любого сомневающегося, что он не врет, что он есть тот самый, отправленный на разбор жалобы чиновник жэка.
— Ну все, иду за участковым… Дверь приоткрылась.
— Чего тебе?
— Вы что же это такое творите! — закричал «работник жэка», с порога пытаясь перехватить инициативу разговора в свои руки. — Всех нижних соседей залили! Они на лодках по квартирам плавают! Где у вас протечка?
— Какая протечка? — слегка опешил жилец, быстро оглядывая лестничную площадку. — Нет у меня никакой протечки…
Лестничная площадка была пуста, и жилец слегка успокоился. И попытался закрыть дверь.
— Как это нет протечки? — возопил жилищно-коммунальный службист. — А отчего тогда у соседей вода? Позвольте удостовериться!
И попытался протиснуться в дверь.
— Ты чего это? — удивился жилец.
— Удостовериться! — настырно повторил гость. — Как предписано. Хоть даже с милицией.
— Ладно, заходи. Только по-быстрому.
«Он или не он? — напряженно соображал следователь. — По словесному портрету и той единственной нашедшейся у жены фотографии — похож. Но по возрасту и по внешнему виду… По возрасту и виду этот лет на пятнадцать-двадцать старше. Или на двадцать алкогольных гекалитров старше?
Он? Или не он?
И что это за туфли в коридоре? Детского размера».
— Ванна, вон она, — показал жилец, захлопывая и закрывая на засов входную дверь.
А зачем закрывать на засов? Если через мгновение выпускать гостя обратно на лестницу. Привычка? Или он чего-то боится?
Ванна была грязная. И сухая. Но главное, что в ней, кроме стоящих на полу пустых бутылок, на веревочной сушилке висело платье. Очень небольшого размера платье. Которое если и полезет, то только на миниатюрную женщину. Или девочку.
— Тут все в порядке. Пройдемте на кухню.
На кухне, за столом, над пустыми уже гранеными стаканами и разложенной на газетах маринованной килькой, сидели три небритых мужика. По всем признакам, давно сидели.
— Кто это? — настороженно спросил один из них.
— Из жэка. Воду посмотреть. Соседи написали.
— Из какого такого жэка?
— Из вашего. Из семнадцатого, — нагло соврал гость.
— Из какого жэка? Я сам в жэке работаю. И всех там знаю. Таких там нет.
— Я из другого семнадцатого.
— А наш не семнадцатый. Наш сорок третий.
— Ах сорок третий. Ну тогда я, наверное, не туда попал. Перепутал. Извините. Тогда я пойду.
— Он сказал, что внизу соседей затопило. Что он по жалобе, — все еще продолжал оправдываться хозяин.
— Какая вода?! Какой жэк?! Это же мусор. У него на роже написано, что он мусор.
— Да ну? — удивились двое других собутыльников.
— Точно! Я их за версту чую.
— В общем, у вас все в порядке, протечек нет и опять же адрес не тот… — скороговоркой пробормотал следователь, отступая спиной в коридор и хватаясь за внезапно заболевшую грудь. С левой стороны. Возле висящей на ремнях кобуры.
— А вот мы сейчас узнаем, кто это, — грозно сказал бывший знакомец, вставая из-за стола. — Держи его, мужики!
— Стоять! — заорал Грибов, выхватывая из-под мышки пистолет. Мужики замерли.
— Точно. Мусор, — мрачно сказал один из них. — Я же говорил, уходить надо. Пока не поздно. А теперь… поздно.
— Лицом к стене, руки за голову, — приказал следователь. — Кто шевельнется…
И подумал — а дальше что? Что делать дальше? Одному против четверых хоть и пьяненьких, но вполне боеспособных мужчин. Которым, если они те, за кого он их принимает, терять нечего. И которых следовало брать силами как минимум двух сводных опер-групп. Если по правилам. А не как он. Под видом легко вооруженного работника жэка.
— Давай сюда телефон! — грозно потребовал следователь, показывая на стоящий на холодильнике аппарат.
— Он не работает. Отключили за неуплату, — ответил хозяин.
Дальше оставалось только попросить кого-нибудь из задержанных сбегать в ближайшее отделение милиции за помощью. Если следовать логике просьб.
Идиотская ситуация.
— Где девочка? — спросил следователь не столько чтобы услышать ответ, сколько чтобы выиграть время.
— Какая девочка? — воровато стрельнув глазами, переспросил хозяин.
— Сам знаешь какая. Дочь твоя где?
— Моя дочь?
— Так это была твоя дочь? — удивились собутыльники. — Что же ты не сказал?
— Что не сказал?
— Что она твоя дочь.
— Да вы что, мужики! Разве бы я мог! Свою дочь!
Теперь отступать было поздно. Теперь надо было дожимать. Любой ценой. То, что говорят преступники в момент ареста, потом, успокоившись, они почти никогда не повторяют. Теперь следовало угрожать, пугать, обещать замять дело. Теперь допустимо было делать все, что угодно, лишь бы он назвал адрес. Лишь бы спасти заложницу. И стать победителем, которых за мелкие нарушения норм ведения следствия не судят…