— Поздравляю вас, Эммануил Семеныч, — с большой душевностью, теплотой и искренностью сказал Васенко. — Со светлым и грозным праздником всего прогрессивного иудейства поздравляю вас, дорогой босс! От всего своего необъятного православного сердца, можно сказать…
— Я и не знал, что ты такой религиозный парень, — усмехнулся Монька.
— А то! — возмущенно пожал плечами Васенко. — Сегодня день большой! Прошлепал нам Господь своей небесной печаткой судьбу — приговорчик, так сказать, на будущий год. Все там про наши успехи и промахи уже определено…
— Это только евреев касается, — заметил Монька. — Это нам Господь утвердил судьбу на год — погибать или радоваться…
Пашка дурашливо выпучил глаза и сказал тихо, будто секрет доверил:
— Я вам, Эммануил Семеныч, так скажу: давным-давно, на заре человечества, все люди были евреями. Потом многие оставили это занятие. Остались только упертые…
— Слава Богу! — засмеялся Монька. — Ты можешь представить себе этот ужас — мир населен одними евреями?
Васенко осторожно заметил:
— Ну, ужас — не ужас, но ситуация, конечно, стала бы критической. Пришлось бы вызывать инопланетян — антисемитов.
— Ладно, обойдемся наличными силами. Докладывай, что происходит на территории.
— Есть проблема. Требуется ваше решение в принципе, — сразу посерьезнел Васенко.
У него была гибкая пластика настоящего шпиона — лицедея по профессии и призванию, и он трансформировался в разговоре мгновенно, как вода, занимающая предложенную в этом объеме любую форму. Наверное, он и был хорошим шпионом, раньше, когда служил старшим офицером венской резидентуры Разведупра. А вот гляди ж ты, домой, на родину возвращаться не захотел, при Моньке оказалось служить теплее и сытнее.
— По договоренности с епископом Витбергом мы разместили деньги католической курии Милана в финансирование четырех веселых домов — два в Вене, в Граце и в Инсбруке. Бардаки в оздоровительных комплексах. Телки — наши, привозные из отчизны…
— Зачем ты мне это все мусолишь? — спросил, как сплюнул, Монька. — Я что, не знаю этого?
— Естественно, Эммануил Семеныч! Я для объемной стереоскопичности вопроса… — поднырнул Васенко. — У нас там серьезные потери…
— Как это? — вздыбился Монька.
— Большой наезд. Поляки-бандиты блокируют, варшавская бригада. Их здешняя полиция отмазывает, нашли ходы эти ляхи сраные к нашим бескорыстным колбасникам.
— Не понимаю, — зло мотнул тяжелой башкой Монька. — Ты, ты! Ты не можешь разобраться с шайкой варшавских босяков? Ты говорил с ними?
«Мерседес» с мягким рокочущим гулом шел по брусчатке набережной Дуная. Васенко оглянулся, посмотрел в заднее стекло, оценил, не отстает ли от них машина сопровождения с охраной, потом медленно сказал:
— Нет, конечно, Эммануил Семеныч… С ними говорить нельзя. Они — отморозки. Я не хотел, чтобы они знали, кому принадлежат веселые дома. Мы не можем допустить разборки, скандала, газетных воплей — у нас на руках миллионы шиллингов миланских католиков. И они нам еще понадобятся…
— Предложение?
— Их гасить надо. И срочно.
Монька тяжело задышал:
— А разборки? Скандалы? Газетные вопли?
— Мы к этому отношения иметь не будем, — быстро просунулся к нему Васенко. — Чистота — залог здоровья! Из Москвы бригаду вызовем. Четыре человека, чистые документы, транзитные визы, прозрачный багаж — все нужное дадим на месте.
— А ты думаешь, у меня в Москве бюро добрых услуг есть?
— Думаю! — лучисто улыбнулся Васенко. — «Пи Эм Джангиров, Инкорпорейтед». Вы ему только звякните, и он сразу все сделает. У него ведь тоже интерес в этих домах серьезный. А нашему здоровому коллективу в эту историю лучше не встревать…
— Вы не коллектив, а толпа потных пиджаков, — скинул через губу Монька. — Вот времена настали — чтобы угомонить нескольких польских хулиганов, надо через три границы возить капеллу мокрушников.
— А чего удивляться? Капитализм! Рынок! То, что я предлагаю, — безопаснее, значит, дешевле. По цене рисков, я имею в виду.
— Хорошо, я подумаю, — кивнул Монька. — Надо найти какое-то другое решение. Я крови не люблю…
— Вам виднее, Эммануил Семеныч, — согласился сразу Васенко. — Вы, Эммануил Семеныч, сидите высоко, глядите далеко.
— Не подначивай…
— Да Боже упаси! Вы же смотрящий по Центральной Европе! Резидент, можно сказать! Считай, генерал-лейтенант по-старому! Какие подначки, Эммануил Семеныч? Сплошная субординация! Не велите мочить ляхов — будем думать, как их упрессовать…
— Думай, голова, полковничью папаху куплю. Что еще?
— Позвонил Хэнк Андерсон. Он в Вене.
— Когда приехал? Где он?
— Ничего не говорит, — развел руками Васенко. — Просил передать вам, что он готов к взаимодействию.
— К взаимодействию? — переспросил Монька.
— Именно так. Он ждет вас в десять вечера в отеле «Цум кениг». В баре.
— Значит, привез все-таки…
— Нет, нет, дорогой мистер Лаксман! Обстановка в полицейском управлении не располагает к доверительным разговорам… — сказал Стивен Полк.
— А вы, простите, кто будете? — вежливо поинтересовался Сенька Дрист.
Полк с любопытством рассматривал Дриста — маленькая меховая голова с круглыми черными глазами, воспаленные веки, оттопыренные прозрачные уши, смазанный подбородок в мохнатой плесени небритости. Вылитый детеныш шимпанзе.
— Кем я буду — пока не знаю. А сейчас меня зовут Стивен Полк, я руковожу подразделением С-24 Нью-Йоркского отделения ФБР…
— Елки-моталки! — выпучил красные глаза Сенька. — Это еще что такое?
— Я занимаюсь русской организованной преступностью, — эпически поведал Полк. — Конечно, я мог бы взять вас для беседы к себе в офис на Федерал-плаза. Но боюсь, и там у нас не выйдет душевного разговора…
— Тогда, может, просто разойдемся? — доброжелательно предложил Дрист.
— Э-э, нет, дорогой мой! — покачал головой Полк. — Мы с вами просто так разойтись не можем… Наши судьбы связал ваш безвременно ушедший дружок бандит Витя Лекарь…
— А я-то какое отношение к нему имею? — возмутился детеныш шимпанзе. — Не друзья мы с ним, не соседи, не подельники… У меня от душещипательных разговоров о нем уже вся душа в синяках от вопросов…
— Может быть, может быть, — согласился Полк. — А вы к нему хорошо относились? Уважали его? Боялись? Выполняли какие-то поручения?
— Я? — задумался Дрист.
— Ну не я же! Конечно — вы!
Дрист внимательно смотрел на Полка, юное шимпанзе долго прикидывало, и с лица его не сходило выражение местечкового агрессора: «Я не дам плевать себе в кашу!» Потом предложило: