Полк встал, направился в коридор, налил себе из кофейной машины коричневой бурды, закурил. Вспомнил о вчерашнем разговоре с отцом. После встречи с Фрилэндом Полк хотел написать отцу большое письмо, но с каждым прожитым часом его решимость иссякала, и закончилось тем, что он позвонил вчера отцу по телефону. Слушал его старческий, хриплый, чуть дребезжащий голос, представлял себе отца в его пахнущем табаком и книжной пылью кабинете — худого, с марк-твеновскими толстыми седыми усами. К старости отец стал настолько тонок и изящен, что казалось, будто его скелет выточен из слоновой кости. Впервые в жизни Полк понял, что отец очень стар и нездоров, что он скоро умрет, и от любви и бессилия что-нибудь изменить Полку хотелось плакать.
Отец говорил:
— Сынок, ты умный парень, и надеюсь, что ты поймешь меня… Я хотел тебя избавить от многих искушений, соблазнов и ошибок… Я тебя очень люблю… Так я любил только твою мать, удивительный подарок, который сделала мне судьба… Я хотел, чтобы ты вспомнил расписку, которую ты дал своей маме…
Господи Боже ты мой! Он об этом помнил! О старой расписке!
Наверняка он хранит ее в своей потрескавшейся деревянной шкатулке среди самых ценных бумаг. Когда же это было? Полк учился тогда в школе, и мать очень сердилась и плакала — учителя жаловались на его непослушание и своеволие, на дерзкие вопросы и странные выходки.
Полк оправдывался:
— Мама, они врут! Как только они не могут ответить на мой вопрос, они говорят, что я хочу сорвать занятия! А я хочу знать правду и поступать так, как я считаю правильным. А чтобы ты не сомневалась, я выдам тебе долговое обязательство… — Он схватил со стола квитанцию из химчистки и на оборотной стороне написал: «Я, Стивен Полк, ученик двенадцатого класса школы имени Игнатия Лойолы, обязуюсь в течение следующих десяти лет стать великим человеком. Заверяю своей подписью и, если я не выполню обязательство, обещаю смириться, быть приличным мальчиком и принести тебе свои извинения. Стивен Полк».
Мать прочитала эту расписку, засмеялась и сказала со вздохом:
— Я не настаиваю, чтобы ты стал великим человеком, мне это не нужно. Стань хорошим человеком, мне этого будет вполне достаточно…
Это было так давно, это было просто старой шуткой, Полк забыл о ней. Он не стал великим человеком. И никогда им не станет. Да и не очень-то хотелось. Просто жил как жил. А отец помнил.
И вчера Полк сказал отцу:
— Не думай об этом, старик. Мне сказал Фрилэнд, что ты все делал в жизни не так, как другие. Ты и это сделал не так. Но все, что ты делал, меня устраивает… Я тебя люблю… Сейчас у меня очень трудное время, но недели через две я закончу все это и приеду к тебе. Я должен поехать в Россию, но перед этим я прикачу к тебе. Возьму отпуск, и будем жить, как когда-то. Будем ходить на рыбалку. Поедем на лодке, возьмем палатку, будем жить с тобой на озерах… Я тебе обещаю. Ты будешь меня дожидаться?
— Да, — сказал отец. — Я тебя всегда дожидаюсь…
И голос его не дребезжал, он стал еще глуше, мягче — может быть, от подступивших слез.
Раздался телефонный звонок. Полк снял трубку.
— Я хочу поговорить со старшим специальным агентом Стивеном Полком, — сказали с характерным нью-йоркским акцентом.
— Я у телефона.
— Здравствуйте, мистер Полк! С вами говорит подполковник Ордынцев, руководитель оперативно-розыскной бригады Министерства внутренних дел России.
Полк бесконечно удивился:
— Слушаю вас…
— Мне передали ваш запрос относительно Леона Бастаняна, исчезнувшего в Москве.
— Да, я отправил запрос третьего дня и, честно скажу вам, не ожидал, что вы так быстро откликнетесь…
— Ничего удивительного!.. — засмеялся в Москве человек с нью-йоркским акцентом. — Нас это интересует, поскольку мы занимаемся этим вопросом сами.
— По крайней мере у нас теперь будет непосредственная связь и возможность обменяться информацией. Я очень рад этому… — искренне сказал Полк и, не удержавшись, спросил: — У вас замечательный английский. Откуда?
— Я провел детство в Нью-Йорке, учился в школе в Ривер-дэйле. Мой отец работал в Штатах…
— Ага, понятно, — сказал по-русски Полк и предложил: — В таком случае мы с вами можем говорить и по-русски, и по-английски. Моя мать — русская, и я с детства знаю русский язык…
— Ну, тогда дело сладится, — засмеялся на другом конце провода, на другом континенте, через океан Ордынцев. — Дело Бастаняна, считайте, в шляпе. Мы еще до вашего запроса всерьез искали Бастаняна. Как я понял, вы и раньше обращались с этим же вопросом…
Полк мгновение помолчал и медленно сказал:
— Я не обращался ранее ни с какими запросами. Тот рапорт, о котором вы говорите, единственный…
— Да? — удивился Ордынцев. — У меня создалось впечатление, будто этот вопрос давно курсирует между нашим и вашим руководствами. В принципе это не важно… Мы будем заниматься этим делом очень рьяно…
В школе, обучая недорослей азам электричества, показывают живописный опыт: магнит подносят к рассыпанным металлическим опилкам, и вокруг полюсов образуются концентрические круги из железных крошек. Сейчас в гостинице «Ренессанс» наблюдался феномен сыскной поляризации взаимных интересов.
Арчил Мамия прошагал в номер, не заглядывая в портьерскую. Жилье, видимо, было снято им на постоянной основе или он отправился в номер, где когда-то жила Тойоточка, и возник вокруг него первый круг наблюдения.
Дуся Пронина не разгуливала между бутиками, кафе и развлекательными точками в вестибюле — более неуместной фигуры в этих шикарных местах придумать было невозможно. Дуся нырнула в какую-то глухую дверь с табличкой «Персонал» и через минуту вернулась в роскошную жизнь вестибюля с метлой в руках и белым пластиковым ведром. На свои очень негустые волосики Дуся прицепила носовой платок с кружевным уголком — потрясающе фирменная наколка получилась.
Проходя мимо подтянувшихся к местам событий Любчика, Кита и Милы, Дуся показала им глазами на Десанта, Лембита и Костина, которые стягивали первый круг металлических крошек для Мамочки.
— Ваш клиент поднялся на одиннадцатый этаж, — остановилась Дуся и стала протирать кожаное кресло.
— Откуда знаешь? — поинтересовался Любчик.
— Гляди на лифтовое табло, — мотнула головой Дуся.
Но сейчас Мамия интересовал оперативников как бы опосредствованно. Он и есть тот живец, на который нацелились ловцы. И все внимание Кита и Любчика было приковано к маневрам Лембита и Десанта. В отношении Костина у оперов были сомнения, и у них даже возник спор с Дусей, трудолюбиво подметавшей вокруг них несуществующую пыль. Она сердито сказала:
— Не морочьте мне голову! Этот черномазый привел сюда Мамочку. Похоже, он здесь у них за главного…