ВАДЯ. Лю-у-у-у!!! Ах ты, негодяй!! Ты мое счастье, Люцик!! Ты мое сокровище!! Ты дурак, Люцик, дурак, а? Где ты был, моя радость, сволочь окаянная!!! Гулена несчастный, гулена, не стыдно тебе, а?! Люци-и-ик!!! Котяра моя любимая!! Ушел, да, бросил меня, бросил?! Оставил совсем одиноким, да, совсем одиноким?!
и т. д., в таком роде с непередаваемой любовью и нежностью…
Несколько минут Люба Страшненькая смотрит на эту сцену, в которой ей открываются бездны любви, не виданные ею.
Ну, расскажи, где ты был, где ты шлялся, дурак мой любимый?! Где ты скрывался от меня, не стыдно тебе, а?! Люцона! Люценда! Счастье мое, гадина черная! Ну, что трешься, что орешь? Жрать хочешь, а? Разбойник, бандюга, пиратская рожа, сейчас молочка дам и мяса из борща… На, чудище, урод любимый. Жри, донжуан проклятый, внеурочный, ободранный!
Несколько минут Люба Страшненькая еще стоит в уголке, у двери, забытая Вадей, грустная, осознает ситуацию… Потом, понимая, что ее чувству здесь нет места, тихо поднимается по ступенькам и так же тихо выходит, притворив за собою дверь.
Вадя не замечает ее исчезновения. Он так и не снял куртку. Голос его, уже не громкий, но по-прежнему напоенный счастьем, продолжает литься и журчать.
Ты мой дура-ак, Люцона… Ты мой дурак… Что ж ты так напугал меня, а? Ну скажи мне, зачем? Зачем ты меня покидал? Думаешь, мне здесь легко без тебя было, а? Дурена моя черная!
Вадя сидит на табурете, кот крутит восьмерки у его ног, потом встает на задние лапы, передними опираясь на Вадины колени. Он тянет морду к хозяину, и, кажется, слушает его, очень внимательно внимает.
Гулящий ты кот, котяры любимый, непутевый! Ну что, Люцик, что, милый… Вот мы снова с тобою вдвоем, и нам ничего не страшно, да? Не уходи больше, милый, дурак мой мохнатый, не оставляй меня одного!!!
Постепенно Вадин голос заглушает музыка — сначала чуть слышная, как будто за стеною сам собой включился злополучный приемник, потом она звучит все громче, громче, и мы уже не слышим Вадин голос, а видим только его лицо — счастливое и нежное, виноватое и умоляющее, — словом, как раз такое, каким и должно быть лицо любящего человека.
Приятно иметь дедушку, который носит твою фамилию и время от времени говорит тебе:
— Пэн, мой мальчик, не послушать ли нам, как звонит брегет?
Нет. Не так.
Приятно время от времени слушать звон брегета, лежащего в атласном кармане полосатой жилетки, надетой на дедушку, который носит твою фамилию…
А звать дедушку, предположим, Джон. Тогда тетя Тротти могла бы говорить ему за завтраком:
— Джонни, дорогой, — ласково говорила бы она. — Оставьте эти проклятые газеты! В печенках у меня ваша политика!
Нет, пусть лучше дедушку зовут Джеймс. Тогда тетя Тротти могла бы сказать ему за обедом:
— Джимми, родной, — нежно сказала бы она. — Когда вы перестанете разбрасывать по столу крошки, как настоящая свинья?
Словом, приятно иметь дедушку. Но вернемся к брегету.
Пэн очень любит дедушкин брегет — старинный, на толстой цепочке, с золоченой крышкой, с латинскими цифрами по кругу, с двумя стрелками, похожими на копья.
В полдень дедушка достает из кармана брегет, открывает крышку, и когда на цифре XII обе стрелки сливаются в одно большое копье, что-то внутри брегета щелкает и начинает нежно названивать: «Три-ки-так… Три-ки-так…»
И всем сразу ясно, отчего почтенного джентльмена зовут ТРИКИТАК. Джон Трикитак. Или Джеймс Трикитак.
А может быть, Пэн Трикитак? Представляете, как приятно иметь дедушку, который носит не только твою фамилию, но и имя тоже? Пэн как раз на днях подумал об этом. Пришла ему в голову такая мысль, а может быть, даже не пришла, а прилетела, потому что случилось это на сильном сквозняке, когда…
Один джентльмен,
По имени Пэн,
По фамилии Трикитак,
Решил на звезды посмотреть,
Забравшись на чердак.
И вот, едва настала ночь,
Как лезет на чердак
Один джентльмен,
По имени Пэн,
По фамилии Трикитак.
И что же видит, сам не свой,
Себе не веря, Пэн?
Над ним висит вниз головой
Какой-то джентльмен.
«Кто вы такой? Ответьте мне!» —
Его спросил он так.
А тот ему в ответ:
«Я — ПЭН
По фамилии ТРИКИТАК!»
«Поверьте, — тогда говорит ему Пэн, —
Это совсем не так.
Ведь я — единственный джентльмен
По фамилии Трикитак».
Но тот, что висит вниз головой,
Представьте, такой чудак,
Ему отвечает:
«Нет, это я —
Единственный ТРИКИТАК».
Всю ночь продолжали они свой спор
Во тьме чердачных стен.
И только под утро спустился вниз
Джентльмен
По имени Пэн.
С тех пор прошло немало дней,
Но Пэн не поймет никак,
Кто из них настоящий ПЭН
По фамилии ТРИКИТАК?
Пэн так и не выяснил, что это был за тип, хотя долго разбирался с ним — полчаса и тридцать минут. А на чердаке был сквозняк, вот он-то и задул в голову Пэна мысль о том, что приятно иметь дедушку, который, и так далее…
Дело в том, что у Трикитака никогда не было и нет брегета, лежащего в кармане полосатой атласной жилетки, надетой на дедушку, который носит… который вообще-то не носит… но если б существовал, всегда и везде, в саквояже, в кошельке или просто под мышкой носил бы эту прекрасную фамилию — ТРИ-КИ-ТАК!
Эта история произошла в прошлое воскресенье. Пэн Трикитак потерял аппетит. Он проснулся с чувством, что в жизни ему чего-то недостает. Увидев на столе рисовый пудинг и клубничный кисель, Трикитак с ужасом понял, что ПОТЕРЯЛ АППЕТИТ. Он заглянул под стол — там аппетита не было. Не было его и под кроватью, и в ящике с сапожной щеткой и ваксой. Пэн перевернул все вещи в шкафу и даже между делом повесил проветрить во дворе шерстяное одеяло. Но АППЕТИТ так и не нашел.