— Перестань, Крис.
Я поднял на нее глаза и почему-то вдруг вышел из себя. Какого хрена она меня защищает, если соберется и уедет в ту же секунду, когда ей скажут про водонагреватель? Даже говорить со мной больше не станет! Это было нелепо, но я чувствовал себя преданным.
— Эбби, я сам могу за себя постоять.
— Извини, я просто…
— Не нужны мне твои извинения! И вообще ничего мне от тебя не нужно! — выпалил я.
Она изменилась в лице, и это меня добило. Ясное дело, она не хотела быть со мной. На кой ей инфантильный идиот, который владеет своими эмоциями не лучше, чем трехлетний пацан? Я шумно встал из-за стола и пулей выскочил на улицу.
Только усевшись на свой мотоцикл, я наконец-то перевел дух. Резиновые рукоятки руля заскрипели под моими ладонями, мотор зарычал, я пинком убрал подножку и как черт из пекла вылетел на дорогу.
Я колесил с час, и мне немного полегчало. Когда я бывал в таком состоянии, все улицы рано или поздно приводили меня в одно и то же место. Некоторое время я боролся с собой, но в конце концов все-таки затормозил возле отцовского дома.
Папа вышел на крыльцо и махнул мне рукой. Я разом перескочил через обе ступеньки, остановившись в шаге от него. Он прижал меня к своему мягкому округлившемуся боку и провел внутрь.
— А я как раз подумал, что ты давненько не заезжал, — устало сказал отец.
Лицо у него было одутловатое, верхние веки набрякли, под глазами мешки. После маминой смерти он несколько лет пил. Поэтому на Томаса свалилось гораздо больше забот, чем обычно бывает у детей. Но мы худо-бедно справлялись, а отец постепенно пришел в себя. Папа ни разу с нами об этом не говорил, но мы чувствовали, что он при каждом удобном случае пытается загладить свою вину перед нами.
Хотя большую часть моего детства он пребывал в унынии или в ярости, я никогда не считал его плохим отцом. Просто смерть жены его подкосила. И теперь я представил себе, каково это. Возможно, я испытывал к Эбби крошечную долю того, что он чувствовал к маме, и все равно разлука с Голубкой выбила меня из колеи.
Папа опустился на диван и указал мне на старое кресло:
— Чего стоишь? Садись.
Я сел и принялся ерзать, не зная, как начать разговор.
— У тебя что-то случилось, сынок?
— Понимаешь, пап, есть одна девушка…
— Девушка… — повторил он с легкой улыбкой.
— Она меня вроде как ненавидит, а я ее вроде как…
— Любишь?
— Да нет… Не то чтобы… Просто… А почему ты так решил?
Он снова улыбнулся — теперь уже широко:
— Ну раз ты не знаешь, что делать, и приехал поговорить о ней со своим стариком, значит дело серьезное.
Я вздохнул:
— Мы познакомились совсем недавно. С месяц назад. Вряд ли это любовь.
— Ладно.
— Что — ладно?
— Поверю тебе на слово, — сказал папа.
— Понимаешь, по-моему, я ей не подхожу.
Отец подался вперед и поднес пальцы к подбородку. Я продолжал:
— Мне кажется, ее кто-то обидел. Кто-то вроде меня.
— Вроде тебя?
— Да, — кивнул я и вздохнул: меньше всего хотелось признаваться отцу в том, что я замышлял.
Хлопнула входная дверь.
— Посмотрите, кто пожаловал! — Трентон расплылся в улыбке.
К груди он прижимал два коричневых бумажных пакета.
— Привет, Трент. — Встав с дивана, я прошел на кухню, чтобы помочь разложить покупки.
Мы обменялись приветственными ударами локтем и толчками в плечо. В детстве, когда ссорились, мне доставалось от Трентона больше, чем от других братьев, но, несмотря на это, именно с ним у меня были самые близкие отношения.
— Кэми передает тебе привет. Жалуется, что ты стал редко заглядывать в «Ред».
— Занят.
— Той девчонкой, с которой тебя видели вчера?
— Да, — буркнул я, вынимая из холодильника бутылку из-под кетчупа и какой-то полуразложившийся фрукт.
Выбросив все это в мусорное ведро, я вслед за братом вернулся в гостиную. Трентон с размаху плюхнулся на диван, несколько раз подскочив на подушке, и хлопнул себя по коленкам:
— Ну колись, что ты там задумал, неудачник!
— Ничего, — ответил я, взглянув на отца.
Трентон тоже посмотрел на папу, потом опять на меня:
— Я помешал?
— Нет. — Я покачал головой.
Отец махнул рукой:
— Нет, сынок. Как дела на работе?
— Фигово. Я выписал чек на оплату аренды и оставил его у тебя на тумбочке. Видел?
Папа кивнул, слегка улыбнувшись. Трентон кивнул в ответ и спросил:
— Ты обедаешь с нами, Трэв?
— Нет, — сказал я, вставая, — мне уже пора ехать.
— Может, все-таки останешься, сынок?
— Нет, я правда не могу. Спасибо. И… я рад, что мы поговорили, папа.
— О чем поговорили? — спросил Трент, поворачивая голову то ко мне, то к отцу, как если бы мы играли в теннис. — По-моему, я что-то пропустил.
Я посмотрел на папу:
— Она совсем как голубка.
— Правда? — Его глаза немного ожили.
— Кто? Та девчонка?
— Да. Но… э-э-э… я вел себя с ней как идиот. Я из-за нее вроде как тронулся…
Лукавая улыбка на физиономии Трентона расползлась до ушей:
— Ну ты попал, мелкий!
— Перестань, — нахмурился я.
Отец шлепнул его по затылку.
— Что? — возмутился Трент. — Что я такого сказал?
Папа проводил меня до двери и похлопал по плечу:
— Все образуется. Я уверен. И наверное, она чего-то стоит. Потому что я в первый раз вижу тебя таким.
— Спасибо, пап.
Я шагнул к нему и обеими руками обхватил его массивное туловище. Потом побежал к своему «харлею».
Дорога домой показалась мне бесконечной. В воздухе еще чувствовалось летнее тепло — приятный каприз природы, довольно нетипичный для этого времени года. На небе не было звезд, и от кромешной темноты на душе стало еще тяжелее. Увидев машину Америки, припаркованную на обычном месте, я занервничал. Казалось, будто я с каждым шагом приближаюсь к эшафоту.
Дверь открылась, прежде чем я успел дотянуться до ручки. Мерик стояла на пороге, спокойно глядя на меня.
— Она тут?
Америка кивнула и мягко ответила:
— Спит в твоей комнате.
Я прошел в гостиную. Шепли сидел на двухместном диванчике. Я приземлился на большой диван.