Это разбойники, подумала Ольга. Или как там они именуются в городе. Может, это и выход? Не все ли равно, к кому прибиться на первых порах? А там посмотрим…
Кудеяр неторопливо наполнил стаканчики:
– Ну что, за новое ремесло? – он одним махом осушил свой, дождался, пока Ольга выпьет и закусит. Продолжал спокойно: – Ну как, договорились мы, Андрюша?
– Договорились, – сказала Ольга, с беспокойством ощущая, что перед глазами все уже чуточку колыхается и расплывается. – Деваться некуда, тут вы правы…
– Значит, ищут?
– Ищут.
– Не переживай. Искать всю жизнь можно, дело житейское… Вот хоть этих красавцев взять… – он небрежно кивнул на товарищей. – Этого, с бородавкою, искать начинали еще при позапрошлом государе императоре Павле Петровиче, и ничего, как видишь… – он, не снимая тяжелой руки с Ольгиного плеча, заговорил вкрадчиво: – Только тут такое дело, Андрюшенька… С тебя, братец ты мой, следует, как у нас говорят, вступительный вклад…
Ольга полезла в карман, вытащила кошелек и распустила завязки:
– Сколько?
Кудеяр осторожно взял у нее кошелек и положил на стол, не заглядывая внутрь, презрительно морщась:
– Я не про то… Тут такое дело, Андрюша… Такая у меня непоседливость в утробе, что не могу и дня прожить без веселой девки. А сегодня с девками плохо, так уж сложилось, Фома все окрестности обрыскал, да представить не смог, и обычных не появилось, здешних… Придется тебе, касатик, мне службишку и сослужить. Парнишка ты красивенький, приятный весь из себя, разок за девку сойдешь…
Ольга отпрянула – не от оскорбления, а, скорее, из-за комизма ситуации, но Кудеяр, придвинувшись к ней вплотную и оттеснив в самый угол, сказал без улыбки:
– Милый, ты уж не барахтайся, не люблю, когда фордыбачат в твоем положении сопляки на вроде тебя… Не тот у тебя расклад, чтобы корчить гордого. Да ты не пугайся, дурачок, я ж не собираюсь, прости господи, панталоны с тебя стягивать, на корму твою покушаться. Можно и попроще. В Париже бывать не доводилось? А я вот бывал, когда был молодой вроде тебя и носил еще мундир, – в ту пору наши после смерти Бонапартия Париж заняли… Там, скажу тебе по совести, в веселых домах и нахватался. Это мы, лапотные, тонкого обращения не понимаем, а вот в Париже любая девка в рот хватает сам понимаешь что и, значит, как леденчик… Дело нехитрое, Андрюша, право слово. Ублажишь атамана и будешь при хороших людях, при денежном ремесле. Если что, эти отвернутся… Ну?
Вольготно расположившись на лавке, он положил ладонь Ольге на шею и стал пригибать ее голову. Никакими шутками уже совершенно и не пахло, его рука завозилась с пуговицами шаровар… Ольга отчаянно дернулась, так, что свалилась в промежуток между стеной и столом.
– Давай сюда, красавчик, – нетерпеливо сказал Кудеяр, покончивший со всеми пуговицами. – Невтерпеж, честное слово…
Сильным рывком Ольга опрокинула стол и бросилась бежать. Ее перехватили двое молчаливых, вытащили в комнату, ударом под коленки заставили упасть на колени, выкрутили руки. Как она ни рвалась, освободиться не могла.
Кудеяр вышел из закутка, остановился напротив нее и дернул верхнюю пуговицу. Шаровары упали, известный предмет во всей красе оказался в непосредственной близости от Ольгиного лица. Она попыталась откинуть голову, но чья-то ладонь подперла ее затылок.
– Ну, это ж на вроде леденца, красавчик, – сказал Кудеяр хрипло. – А ты, я тебе скажу, приятный на личико. Пожалуй что, я тебя потом по-всякому попользую. Я свое слово держу, будешь потом при мне состоять, исключительно, вот только будешь ты не Андрюша, а, пожалуй что, Анечка… Или уж Аннет, если совсем на парижский лад. Ну, Анюта, открывай ротик…
Глядя на него с ненавистью снизу вверх, Ольга сказала как можно убедительнее:
– Откушу… Как бог свят, откушу под корень…
– Кудеяр, – сказал один из тех, что крепко ее держали. – Ты это… Ишь, как зыркает, волчонок… Такой может…
– Да глупости, – сказал Кудеяр, ухмыляясь. – Службу забыл, простота? Живо!
Слева к Ольгиной шее плотно прижалась полоса холодной стали, и над ухом раздался злой, приглушенный голос:
– Шевельнешься, сопляк, горло перехвачу. А если зубами вздумаешь – кожу буду драть с живого… Уяснил?
– Ты, Анюта, накрепко возьми себе в голову, – почти беззаботно произнес Кудеяр. – Место тут глухое, полиции не бывает, заходят разве что чарку опрокинуть, но время сейчас для этого неурочное. Хозяин болтать не будет, знает свое положение, да и этот шут, что тебя притащил, не пискнет. И всплывешь ты, ежели что, в Неве очень даже далеко отсюда… если только всплывешь. Покойничком больше, покойничком меньше. Эка невидаль для Питера… Так что ты уж нас не серди, боком выйдет… Рот открывай, сучонок!
– Бог в помощь, господа затейнички! – раздался мужской голос, молодой, веселый, дерзкий.
Что-то определенно произошло, ситуация переменилась – Ольга почувствовала, как от ее горла отодвинулось холодное лезвие ножа, а давившая на затылок широкая жесткая ладонь словно бы обмякла. За руки ее держали по-прежнему, но хватка значительно ослабла.
Некогда было рассуждать и гадать, следовало использовать малейший шанс – и она рванулась, вскочила на ноги, выбросив вперед колено. Каковое и вступило в соприкосновение с той частью тела Кудеяра, что требовала ублажения на гнусный манер. К сожалению, колено угодило именно туда, а не куда-нибудь еще, где могло нанести гораздо больший урон – Ольга, уже давно не причислявшая себя к невинным цветикам, знала о мужчинах достаточно, чтобы понять, куда их в случае чего следует бить.
Однако и так определенные достижения налицо: Кудеяр отпрыгнул, ругаясь, Ольга шарахнулась в сторону, прижалась к дощатой перегородке, схватила со стола единственное, что годилось в качестве импровизированного оружия – массивный штоф синего стекла с выпуклым двуглавым орлом, занесла его над головой, пренебрегая тем, что на одежду ей пролилась вонючая дешевая сивуха.
Теперь появилась возможность осмотреться, выяснить, в чем причина перемен…
Причина эта имела конкретный облик незнакомого молодого человека, стоявшего посреди сводчатой комнаты с видом вовсе не угрожающим, наоборот, он выглядел так, словно ему ужасно скучно, в полном соответствии с последней светской модой, требовавшей показной меланхолии. У Ольги моментально сложилось твердое убеждение, что это человек из общества: одет безукоризненно, в точнейшем соответствии с последними веяниями прихотливой парижской моды, моментально перенимавшейся в империи, завит и причесан столь же идеально. Косые бачки и закрученные на гусарский манер усы придавали ему вид офицера, одетого в статское. Лицо решительное и, что греха таить, красивое, свидетельствующее о недюжинной силе воли – молодой человек, если верить физиономистике, нимало не походил на вялого светского бездельника. Одну руку он держал как-то странно, под полой сюртука, а другой небрежно опирался на толстую черную трость с круглым золотым набалдашником.