— Ну, в общем… того… можно и трогать помаленьку, — хмуро проговорил он, стряхивая с ладоней землю.
— Я дальше один пойду, — упрямо повторил художник.
Старик молча пожал плечами и тут же поехал прочь. А Лукас спустился по тропинке с холма и вскоре действительно оказался на широкой просеке, ведущей прямо к дому.
Он бодро шел по залитой солнцем лесной дороге. Только время от времени останавливался и прикасался рукой к котомке, словно желая убедиться, что фолиант действительно на месте. Потом наконец не выдержал, достал книгу из мешка, с трепетом коснулся пожелтевших от времени страниц. А дальше и сам не заметил, как присел на поваленное дерево и начал листать фолиант. Странные буквы опять замелькали перед глазами. «Интересно, можно ли их расшифровать?» — вдруг подумал Лукас. Он начал сравнивать непонятные закорючки, подсчитывать, как часто повторяются на странице одни и те же знаки. Однако вскоре это занятие ему наскучило. Так ничего не разобрав, художник вновь залюбовался картинками. Гунгилла, плачущая над мертвым эльфом, — да, именно такой нужно нарисовать ее на стене молитвенного зала. Художник пристально вглядывался в каждую линию на гравюре, в каждый штрих… И совершенно при этом потерял счет времени. Опомнился лишь, когда начало смеркаться. Странно, ему казалось, что до заката еще далеко. Но вот, поди ж ты, уже и солнышко садится, последние лучи чуть выглянули из-за туч. Вот-вот совсем стемнеет. Тогда и заблудиться в лесу недолго. Хорошо еще, что он от дома недалеко.
Лукас поспешно сунул книгу в мешок и быстро зашагал по лесу. Вскоре деревья расступились, и вдалеке показались знакомые строения. Всякий раз, поджидая отца, Мона ставила на окошке горящую свечу. И только сегодня в доме было темно.
Полный дурных предчувствий, Лукас вбежал на крыльцо, дрожащей рукою рванул на себя входную дверь, но та не поддалась. Пальцы скользнули по холодному железу замка. Значит, заперто снаружи. Лукас в отчаянии несколько раз громко позвал дочь. Никто не ответил, Моны дома не было.
Первым делом Лукас помчался в монастырь, долго стучал в запертые ворота. Его так и не впустили, но настоятельница в конце концов все-таки соизволила выйти.
— Матушка Гана, вы дочку мою сегодня не видели? — задыхаясь, крикнул Лукас.
Горбунья недобро зыркнула глазами.
— Будто я в другие дни ее видала, — сердито пробурчала она. — Хоть бы разок помолиться пришла или в грехах покаяться…
— Мона моя утром была на базаре, да так ведь и не вернулась, — растерянно пробормотал Лукас.
— Вот ведь девки какие нынче пошли! — возмутилась старуха. — Бегают по базару, купчишкам глазки строят, а после до ночи шляются непонятно где. Грех! Грех! Тьфу, пакость какая!
Старуха сплюнула и ушла. Глухо стукнули закрывшиеся ворота. Щелкнул засов. Несчастный художник растерянно постоял перед запертой дверью. Потом поспешил в город. По дороге он то и дело звал дочь. Но никто не откликался.
Возле городских ворот стояли пять или шесть стражников и о чем-то негромко переговаривались между собой. Лукас обратился к самому старшему из них, высокому седоусому мужчине с худым, изборожденным морщинами лицом.
— У меня дочка еще до полудня в город ушла, и вот словно в воду канула…
Художник был уверен, что стражник ответит, как и настоятельница, сердитой отповедью: мол, мало ли, где девица твоя гуляет.
Но седоусый посмотрел сочувственно. И от этого взгляда Лукасу стало совсем страшно.
— Раненых всех еще днем к ратуше отвезли, — тихо сказал стражник.
— Каких еще раненых? — потрясенно переспросил Лукас.
Но солдат ничего не ответил.
Лукас побежал на центральную площадь к городской магистратуре. Там было уже очень много народу. Только здесь, из обрывков случайных разговоров художник узнал о побеге разбойника. Цифры раненых и убитых назывались разные, от пяти-шести человек до нескольких десятков.
Лукас опять подошел к какому-то стражнику, рассказал, что ищет дочь.
— Среди раненых женщин нет, — коротко отрезал тот. — Была одна тетка с обожженной рукой, да и та домой к себе утопала.
— А ты, я смотрю, не из местных? — вдруг обратился к Лукасу молоденький солдат.
Художник кивнул головой. Парень почему-то опустил глаза.
— Ты иди за конюшню на задний двор, — чуть слышно проговорил он. — Там девушку из лесу привезли. Спрашивали, может, кто опознает. Да никто не признал, не здешняя, видать.
У Лукаса потемнело в глазах. Все дальнейшее происходило как будто в тумане. Куда-то его вели, мимо стонущих раненых солдат, затем дальше, на задний двор, где было, наоборот, очень тихо.
Возле подводы, на которой лежало накрытое полотном тело, Лукаса оставили одного.
Художник дрожащей рукой приподнял пропитанную кровью тяжелую ткань и тут же, не выдержав, заплакал.
Слава Гилфингу, это была не Мона.
Когда Лукас возвращался домой, бледное, словно восковое лицо убитой девушки стояло у него перед глазами. Вроде он уже видел ее когда-то, и даже не просто видел, а писал на заказ портрет. Или ему только показалось? Эта мысль молнией пронеслась в голове и тут же исчезла. До того ли сейчас было, когда Мона, может, вот так же где-то лежит, вся в крови, с безжизненным восковым лицом…
Художник не помнил, сколько времени бродил по лесу и громко звал дочь. Потом, уже ни на что не надеясь, вышел на тропинку, ведущую к дому. Обогнул заросли, заслонявшие строение, и застыл на месте, боясь поверить своим глазам. В проеме распахнутых ставень горела свеча. Мона ждала его, как и обычно, сидя возле окна, и увидев отца, выбежала навстречу.
Художник крепко обнял дочку. Мона неловко ткнулась ему в щеку. Губы ее показались Лукасу очень холодными, будто ледяными.
— Ты что, замерзла?
Девушка отрицательно покачала головой. Художник вдруг заметил, что взгляд Моны стал каким-то другим… И сама она сильно изменилась, побледнела, осунулась.
«Впрочем, неудивительно, натерпелась ведь нынче страху, — подумал Лукас. — Разбойник сбежал-то небось прямо на ее глазах».
— Бедная, как ты, должно быть, сегодня напугалась! — заботливо проговорил он. — Если б я знал, что такое случится, ни за чтоб не оставил тебя одну.
— А что случилось? — спокойно спросила Мона.
— Ты разве не слышала, что разбойник сбежал? — изумился Лукас. — В городе раненые, убитые…
— Ах вот оно что, а я и не видела ничего из-за толпы, — чуть слышно ответила Мона.
Девушка вздохнула и опустила глаза.
— Вдруг паника началась, шум, крики, народ помчался куда-то. Я даже не поняла, что произошло. Просто решила, что торговли сегодня больше не будет, ну и отправилась домой. Спешила вернуться до полудня, пока не очень жарко.
— Так ты давно уже дома? — изумленно воскликнул Лукас.