Марк глянул на Кузьму, сидевшего в клетке. Потом перевел взгляд на мутноватое окно. На улице моросил дождь.
В Первых Кагановичах Марк быстро нашел Дом культуры, который правильнее было бы назвать Дворцом культуры, потому что здание это было самым большим и современным в сером и невзрачном городке. Дежуривший на входе мальчик отвел Марка в комнату для артистов, где можно было причесаться, привести себя в порядок и немного отдохнуть в ожидании своей очереди.
Кроме Марка в комнате находилась мощногрудая певица лет сорока — известная исполнительница русских народных песен. Больше никого пока не было.
Марк поставил клетку с Кузьмой на гримерный столик, а сам уселся в удобное глубокое кресло.
Кузьма с интересом рассматривал свое отражение в зеркале, поворачиваясь к отражению то левым, то правым глазом.
Открылась дверь, и в комнату влился поток детей во главе с маленькой мальчикоподобной женщиной.
— Плащи сложите в угол! — скомандовала она своим подопечным.
Марк безразлично наблюдал за детьми.
Маленькая женщина неожиданно остановилась перед ним и протянула свою ручку.
— Художественный руководитель детского хора «Красная звездочка» Татьяна Иванова.
— Марк Иванов, артист, — отрекомендовался в свою очередь Марк, мягко пожав ручку женщины.
— Однофамильцы! — улыбнулась она и пошла знакомиться с певицей, стоявшей теперь у окна и смотревшей на моросивший за окном дождь.
«Завтра выходной, — думал Марк, — можно будет в кино пойти… и надо наконец зайти в столовую водопровода, может, пригласить куда-нибудь ту девушку?» Неожиданно какой-то треск отвлек Марка, он обернулся и, к ужасу своему, увидел упавшую на пол клетку и в ней распластавшего сине-зеленые крылья Кузьму.
Марк вскочил, поднял скособоченную от удара клетку и вытащил оттуда попугая.
— Надо думать, куда свои вещи ставить, — нравоучительно прозвучал тоненький голос руководительницы хора. — Гримерный столик не для этого!
— Да вы, вы… — нервно заговорил Марк, прижимая Кузьму к груди. — Вы — бездушный человек!..
Маленькая женщина отвлеклась от зеркала и бросила на своего однофамильца презрительный взгляд.
Дверь открылась, и кто-то прокричал: «Хор на сцену!» Женщина не спеша поднялась и вышла, а за ней следом выплыл в коридор выводок мальчиков в одинаковых синих костюмчиках с пионерскими галстуками и девочек в такого же цвета платьях.
Марк сидел на стуле и дрожал.
— Да все с ним в порядке, вы посмотрите, как он головой крутит! — попробовала успокоить артиста певица.
Марк осмотрел попугая — вид у птицы был слегка возбужденный, но в общем-то действительно нормальный. Только клетка пострадала от падения, но что стоило Марку выровнять проволочный каркас? Мелочь, такие «аварии» бывали у Марка уже не раз.
Успокоившись, Марк сам сел за гримерный столик, глянул на себя в зеркало и задумался.
— Вы бы красные пятна на лице запудрили! — посоветовала народная певица.
Марк послушался совета, тем более что открытая пудреница и синяя глазурованная вазочка, заполненная ватой, стояли прямо перед ним. Оторвав немного ваты и обмакнув ее в пудру, он прошелся по красным пятнам.
— Ну кто так делает? — мягко сказала певица. — Давайте я вас приведу в порядок.
Она подошла, взяла из его рук ватку с пудрой и ласковыми движениями подгримировала Марка.
Тут дверь открылась, и ее вызвали на сцену.
Марк хотел побыть в одиночестве, но это ему не удалось. Из коридора уже доносился топот детских ног. Чтобы не испортить себе настроение окончательно, Марк взял попугая и пошел к сцене.
Наконец наступила его очередь выступать. Уже выйдя из-за кулис и остановившись перед микрофоном, Марк бросил взгляд в зал и ощутил приятное волнение: перед ним сидели сотни людей, многие из них были орденоносцы. А в первом ряду по самой середине сидел человек, лицо которого Марк видел только на портретах и в газетах. Это был товарищ Тверин, руководитель страны, победившей фашизм.
— Ну, говори! — прошептал Кузьме Марк. Кузьма помедлил несколько секунд, напугав этим артиста. Потом заговорил, задекламировал. Сотни пар глаз смотрели на него.
— Грудой дел, суматохой явлений день отошел, постепенно стемнев. Двое в партии. — Я и Ленин — фотографией на белой стене.
Что-то дернулось внутри у Марка. Чувствуя, как немеют руки и плечи, он суматошно пытался понять, что произошло. И тут, когда он наконец понял, — его затошнило. Да, попугай перепутал одно слово в стихотворении, одно, но какое! Что он сказал? Он сказал: «Двое в партии — я и Ленин…» «Господи, — подумал Марк. — Неужели это все?» Но боковым зрением Марк видел, что все зрители были спокойны и с интересом слушали дальше. Они, видимо, не заметили ошибки.
— Вы прослушали стихотворение «Разговор с товарищем Лениным» Владимира Маяковского, — дрожащим голосом объявил Марк и, не обращая внимания на аплодисменты, не кланяясь зрителям, похромал за кулисы.
В комнате для артистов уже никого не было.
Марк одевал плащ и с ужасом думал об этой глупой ошибке.
Это, наверно, из-за падения на пол, решил он.
Всунув Кузьму в скособоченную клетку, Марк вышел из комнаты.
Его и Кузьму арестовали на платформе Первых Кагановичей, когда до прихода местного поезда оставалось три минуты.
Осень в Сарске наступила внезапно, словно по указу. Казалось, в один день пожелтели листья деревьев, тучи опустились ниже и начали поливать город неприятным холодным дождем.
Добрынин и Ваплахов почти бегом, под одним зонтиком добрались до фабрики. В комнате контроля переоделись в синие комбинезоны и принялись за монотонную привычную работу. План по красноармейцам к концу сентября был перевыполнен, но пришло неожиданное распоряжение выпустить для октябрьско-поинерской демонстрации три тысячи надувных матросов. Чтобы успеть вовремя, восьмой цех работал в полторы смены, и контролеры с трудом поспевали проверять продукцию.
За обедом в фабричной столовой к ним подсел начальник отдела кадров Софронтов.
— Из Красноярской тюрьмы пришла благодарность директору за Зою Матросову, — сказал он. — Она там на носочной фабрике работает и план перевыполняет.
Добрынин был рад услышать эту новость.
— Да, — сказал он. — Кто из нас в юности не ошибался? — и тут же, задумавшись, добавил: — Я, правда, кажется, не ошибался, — но тут вспомнились ему японские революционеры и вся история с коммунистом Кривицким, сожженным на костре. — А может, и ошибался… но уже не в юности…
— Да и я ошибался, — махнул единственной рукой Софронтов. — А ты, Дмитрий, ошибался?
Ваплахов остановил возле рта ложку со щами.