— Ваплах сейчас покажет… — урку-емец пополз на четвереньках дальше, сгребая со льда снежок.
Добрынин присел на корточки и внимательно смотрел вниз: прямо под ним во льду в странной летящей позе полулежал какой-то человек в синих брюках и темной кожаной куртке, а рядом, отдельно от человека и, казалось, ближе к поверхности льда также «завис» желтый канцелярский портфель.
— Кто это? — вырвалось у Добрынина, и он вдруг почувствовал, как по его коже прокатилась волна ужаса. Внезапно он понял, что человек, вмерзший в лед, конечно же, мертвый, и смерть его была ужасна и неожиданна, раз шел он куда-то с портфелем.
— Ваплах видел этого русского человека в Хулайбе. Он к русскому человеку Кривицкому приходил, а потом его послали толщину льда мерять… Ваплах еще покажет!
И, отползя чуть в сторону, урку-емец расчистил еще один кусочек ледяной поверхности, и подошедший туда Добрынин увидел еще одного вмерзшего в лед человека. Этот человек лежал лицом кверху, и был он почему-то без шапки, хотя и в таком же оленьем кожухе. Растрепанные рыжие волосы стояли на его голове невообразимым веером, а лицо его, покрытое веснушками; видимыми даже через лед, застыло с каким-то просящим выражением.
— И этого Ваплах в Хулайбе видел, — проговорил урку-емец.
У Добрынина сперло дыхание, а на глазахнепроизвольно выступили слезы, и сразу же глаза заболели, защемили, по-видимому из-за того, что выступившие слезы сразу замерзли и теперь царапались.
— Русский человек Кривицкий их сюда умереть послал… — произнес грустным голосом Ваплах. — Они с русским человеком Кривицким ругались чуть-чуть.
Страшная догадка поразила Добрынина, пока смотрел он на двух вмерзших в лед мужчин: неужели и его ждала такая же смерть? Неужели коммунист Кривицкий почему-то захотел его убить?
— Русскому человеку Добрынину нельзя в Хулайбу возвращаться…проговорил Ваплах и уважительно заглянул в глаза народному контролеру.
— А куда же мне? — растерянно, по-настоящему испугавшись за свою жизнь, спросил Добрынин.
— У Ваплаха совсем недалеко хороший чум есть с печкой… тепло будет, еда будет…
Отведя взгляд от вмерзших в лед людей, Добрвшин попытался взять себя в руки и все серьезно обдумать, но никакие мысли почему-то в голову не приходили. А страх, забравшийся в душу, не отпускал народного контролера. Так и сидел он, упершись горестным взглядом в ничего не значащий снег, лишь бы не видеть всего ужаса открывавшейся под ним во льду картины.
— Пусть русский человек Добрынин со мной пойдет, — позвал урку-емец, подойдя и остановившись над народным контролером.
— Нет, — проговорил Добрынин и, сжав кулаки, стал — наполняться внутренней злобою, которая как бы вытесняла, прогоняла куда-то прочь ощущение страха и безысходности. — Надо разобраться… — медленно, но уже другим, более решительным голосом произнес Павел. — Надо это проверить, почему они погибли… и из-за чего.
Стащив с плеча котомку, Добрынин вынул из нее топор и с размаху всадил им прямо по льду над головой человека с желтым портфелем.
— Надо ж похоронить их по-человечески, — приговаривал Добрынин, кроша лед тяжелым инструментом. — Чтобы в гроб или в ящик, хотя бы на склад их отвезти, как людей…
Лед брызгал осколками под ударами топора, но сопротивление его было велико, и Добрынин, остановившись, чтобы перевести дух, и уже ощущая усталость в руках, увидел, что прорубил он дырку на глубину коробка спичек. Понятно стало, что не вызволить ему из ледяного плена погибших. Снова пришло в душу смятение и уже не страх, а по-детски невнятная обида. Перевел он свой взгляд на желтый портфель и подумал, что надо хотя бы его изо льда вырубить — может, там бумаги, документы какие-нибудь.
Принялся теперь Добрынин врубаться топором в ледяную твердь над портфелем.
Ваплах отошел на пару шагов и наблюдал оттуда :за Добрыниным, который с новой силой крошил лед тяжелым и острым инструментом, на ходу говоря что-то злое и непонятное урку-емцу, но очень похожее по интонациям на заклинание злого духа Каппы.
— Эй, Ваплах, помоги! — остановившись через некоторое время, позвал Павел.
Урку-емец подошел и увидел, что прорубил народный контролер весь лед, лежавший на портфеле, и даже подрубил чуть-чуть с краю, так, что теперь только нижний лед удерживал портфель. Но сам Добрынин, наверняка уже и подуставший порядком, вырвать портфель из лунки не мог.
Взялись они вместе за портфель и потащили его четырьмя руками на себя.
— Ну, еще ра-а-аз! — командовал Добрынин. — И еще ра-а-аз!!
После нескольких попыток портфель все-таки поддался, и с треском оторвали его Добрынин с Ваплахом от нижнего льда.
Народный контролер сразу открыл его, сунул туда руку, но тут же вытащил и сказал:
— Все смерзлось…
— На печке разогреть надо, тогда растает, — подсказал урку-емец.
— Ну пошли! — Добрынин поднялся на ноги, зажал портфель под мышкой, а руки спрятал в карманах — ладони его уже были сине-фиолетовыми от холода.
Повел его урку-емец к ближним холмам, но не туда, где находился город Хулайба. Шли они недолго, хотя и не спешили.
— Там такие места есть, — говорил урку-емец. — Рядом лед толстый-толстый, а чуть поближе к берегу — тонкий, как оленья кожа… А палку ту поставил русский человек Шендерович, чтобы не ходили к ней — там самый тонкий лед!
— А что это за Шендерович? — спросил Добрынин, уже чуть успокоившись и желая отвлечься от мрачных мыслей, бродивших в его голове после только недавно пережитого страха.
— А был такой человек перед русским человеком Кривицким, — рассказывал на ходу урку-емец. — Хороший был человек, партвзносов не собирал, меня от болезни вылечил… его все уважали.
— А где он сейчас? — поинтересовался народный контролер.
— Сейчас его нет. — Ваплах вздохнул. — Его медведь убил.
Чум Ваплаха стоял в низинке между двумя холмиками. Был он маленьким, раза в два меньше балагана, но зато как только вошли они г нутрь, так сразу Добрынин и почувствовал тепло этого темноватого безоконного жилища, в котором на самой cередине красовалась буржуйка, сделанная, как и остальные, из бензиновой бочки. Сквозь прорезанную в ней сбоку дырку на «меховой» олений пол падал красноватый отсвет.
— А-а. — Ваплах наклонился к печке. — Хорошо не потухла… надо еще дерна бросить… — и он приподнял край оленьей шкуры на полу и вытащил оттуда несколько бурых комьев. Забросил их в печку и только тогда обернулся к Добрынину и предложил ему усесться на такую же, как и у Абунайки, лежанку.
— Русский гость кушать будет? — спросил урку-емец. Народный контролер кивнул. И тогда Ваплах поставил сверху на печку небольшой котел с едой.
— Надо бы портфель оттаять… — проинес задумчиво Добрынин и посмотрел на урку-емца очень дружественно и уважительно. .