«Это Сергей Палыч, – подумал Виктор. – Видно, поздравить решил».
К девяти вечера Соня вернулась от подружки. На всякий случай проверила под елкой, но не огорчилась, ничего там не обнаружив. Зашла на кухню, предложила свою помощь. Но все уже было готово.
По телевизору показывали КВН. Студенческие команды Харькова и Москвы шутили о разрухе и мафиозных разборках. Виктор переключил. Попал на диснеевские мультики. Позвал Соню, и она с радостью уселась на диван напротив телевизора. А Виктор тем временем «разобрал» постель Лехи. Убрал матрасик, одеяло и подушку. Растащил кресла, поставил их рядышком под стенку. Присмотрелся к обеденному столу. Раскладывать его или не раскладывать? Места, впрочем, хватало. Для четырех человек и пингвина будет даже просторно.
Стол они с Ниной стали накрывать к десяти вечера. А к половине одиннадцатого сели. Даже для Миши табуретку поставили, но он не выказал желания покидать балкон. Виктор решил забрать его с холода попозже. Соня зевала, но держалась. Налила себе полный фужер фанты. Выпила залпом и оглянулась на остальных. Виктор оценил ее жест и улыбнулся. Она тоже улыбнулась, только улыбка ее была очень самодовольной. Из кухни в гостиную проник запах жаркого. Нина сходила туда. Вернувшись, сказала: «Еще минут двадцать!»
– Переключи на ОРТ, с Москвой чокнемся! – попросил Леха, не сводя глаз с бутылки красного «Артемовского» шампанского.
Виктор переключил. Борис Ельцын, заикаясь, поздравлял «дорогих россиян».
– Звук пока убери! – снова попросил Леха.
Первый раз чокнулись шампанским вместе с Москвой. Виктор успел снова включить звук на последних ударах кремлевских курантов.
Дальше праздник покатился легко, как по маслу. Перед «киевским» Новым годом Виктор занес в комнату Мишу и тут же поставил его на табурет. Перед пингвином лежала такая же тарелка, как и перед всеми. Только ни ножа, ни вилки, ни фужера ему не поставили. Зато на тарелке лежало размороженное филе минтая, порезанное дольками. На всякий случай, а скорее для красоты, Нина положила рядом с минтаем два кусочка лимона.
Виктор в очередной раз переключил канал и сразу попал на выступление президента Кучмы. Тут же убрал звук и посмотрел на свои часы.
– Пора готовиться! – дал команду. Поставил на стол вторую бутылку шампанского.
Соня стала кунять. Силы воли ей уже не хватало, чтобы держать глазки открытыми. Однако до украинской полночи она все-таки досидела. Подняла с трудом свой фужер, до краев наполненный фантой. Чокнулась со всеми под телевизионный бой украинских курантов. Выпила и встретилась взглядом с пингвином Мишей, сидевшим как раз напротив. Он смотрел на нее так пронзительно, что и она несколько минут не могла оторвать свой взгляд от его маленьких черных глазок.
– А почему Миша не пьет? – вдруг спросила она.
Виктор развел руками. Потом поднялся. Зайдя в коридор, случайно задел ногой кошку, пившую из блюдечка молоко. Она отскочила.
На кухне Виктор сперва взял блюдце, но потом заменил его на чайную чашку. Набрал в него холодной воды из-под крана.
Миша, казалось, обрадовался возможности напиться. Он сразу наклонился к чашке, но Виктор вдруг снова вскочил.
– Подожди! – обратился он к Мише, взял его чашку с водой и ушел с ней на кухню.
Когда вернулся – все увидели, что в чашке плещутся кубики льда.
– Вот теперь пей! – удовлетворенно выдохнул Виктор, присаживаясь на свой стул.
– Я спать пойду, туда, к вам! – проговорила уставшим голосом Соня. Ее левая рука терла глаза, а правая показывала на дверь в спальню. – Только вы меня разбудите, когда Дед Мороз придет!
Без Сони за столом стало еще просторнее. Виктор взял дистанционку, снова нашел ОРТ, стали смотреть «Новогодний огонек». Пили уже коньяк и водку, притом Виктор заменил свой фужер на эмалированную чашку с Винни-Пухом на боку.
– Подари ее Соньке, – попросила Нина. – Ей она так нравится!
– Нет, – мотнул головой уже слегка захмелевший Виктор. – Не могу…
Краем глаза взглянул на Леху, проверяя, пьян ли он уже. Но Леха, откинувшись на мягкую спинку инвалидного кресла, сидел довольно бодренько. На лице его застыла задумчивая улыбка, и глаза, словно вторя этой улыбке, смотрели прищурившись то ли внутрь, в себя, то ли в прошлое. В руке он держал недопитую рюмку с водкой. Только борода своим «промежуточным» размером не понравилась Виктору. Все же Лехе шла бородка покороче, борода а-ля Толстой сделала бы из него старика. «Надо будет помочь ему ее подровнять», – подумал Виктор. И вдруг вспомнил, как брил в больнице умирающего пингвинолога Пидпалого. Вспомнил и словно провалился в прошлое, в совсем недавнее прошлое, в прошлый или уже позапрошлый год. И подумал опять, что все сидящие за столом, и Сонька, и Леха, и Нина, и Миша, конечно, все они вместе с ним были в том прошлом. И было им не так уж плохо на самом деле. Просто пришлось «подравнивать» себя под ту жизнь. Собственно, почему под «ту»? Под эту, ведь та жизнь продолжается. И теперь она называется «эта жизнь». Ничего в ней особо не изменилось. Кто-то ушел из нее, кто-то пришел. Кто-то – как он, Виктор, – вернулся в нее.
Зазвонил телефон, и Виктор первым делом проверил, прикрыта ли дверь в спальню. Испугался, что звонок разбудит Соню. Но дверь была прикрыта. И тогда Виктор снял трубку.
– Ну что, старина! – прозвучал из трубки вроде бы знакомый голос. – С наступившим тебя! Пробовал поздравить вчера вечером, но не застал! Желаю тебе и всем твоим стабильного счастья! Скоро увидимся.
– Спасибо, – озадаченно произнес Виктор. – А это кто?
Но человек, поздравивший его, уже положил трубку.
Виктор попытался вспомнить, чей это голос. Он явно его слышал раньше, и слышал не раз. Но по телевизору задорно пел вечный мальчик Киркоров. Вокруг него плясали полураздетые красавицы. За окном по-настоящему завывала метель. Нина накладывала Лехе и Виктору по новой порции жаркого. Мысли разлетались, рассеивались. И в поисках точки концентрации Виктор посмотрел на пингвина.
Миша стоял на своем табурете перед уже пустой тарелкой. Голова его была повернута в сторону балконной двери.
Виктору стало жарко. Он уткнулся взглядом в украшенную елку. Вспомнил о несделанном. Попросил Нину и Леху не смотреть. Достал со шкафа кулек с подарками. Разложил их под елкой. Выглянул в стекло балконной двери – на улице продолжалась настоящая пурга. Завывал ветер. Да и «распечатанная» балконная дверь сифонила теперь сильнее. Виктор поднес руку к месту соединения рамы с дверью, и колючий холод, как лезвие холодного ножа, коснулся его ладони.
Ночью Виктору стало жарко. Он проснулся и понял, что лежит под пуховым одеялом в обнимку с Ниной, прижимая ее к себе. Осторожно высвободил руку, чуть отодвинулся от горячего спящего тела Нины и тут же наткнулся на деревянное ребро кровати. Оказался на самом краю.
Медленно, словно боясь расплескать пьяные мысли в своей голове, поднялся. Осмотрелся и увидел, что половину кровати занимает Соня. Снова посмотрел на Нину. Потом заметил, что стоит он совершенно голый перед кроватью. Нашел на полу трусы. Надел.