Готфрид зарубил коня и бросился за коротышкой. Вставший на пути вентимилец полетел наземь. За ним еще один, затем еще: осаждающие удирали от Хонсы Эльдрахера. Обезумев от ярости, юноша резал и кромсал в отмщение за потерю.
Он пытался догнать гнома, но тот оказался слишком проворным и вскоре скрылся из виду.
Хонса Эльдрахер разгромил вражеское войско подчистую, едва ли спасся хоть один вентимилец. Слух об успехе разнесся по западным королевствам, вселяя надежду. Однако мудрецам известие о пробуждении Великого меча радости не принесло. Добендье всегда предрекал скверные времена.
Но радость победы при Катише омрачилась исходом битвы у границ Бильгора. Там Невенка Нерода и тоалы склонили чашу весов в свою сторону. Чародейство миньяка и его генерал-магов уткнулось в колдовство Братства, и исход схватки решили мечи, копья и упорство воинов. Сражение превратилось в нелепую мясорубку, соревнование на выносливость. Йедон Хильдрет, граф Кунео, мог бы переломить ход боя, но правители союза отказались подчиниться единственному настоящему полководцу во всей армии.
Невенка и мертвые вожди ударили в стыки между соединениями королевств. К закату монаршей спеси изрядно убыло, даже твердолобые поняли, что к утру союз будет разгромлен. Вот тогда политики и побежали к Хильдрету за спасением. Тот поступил, как при Авеневоли. Он разбил лагерь, развел костры, а после заставил усталое войско отступить в Бильгор и засесть на торуньском тракте — там, где лесистые северные склоны Беклаваца упирались в зловонные непроходимые Копровицкие топи. Дорогу стерегли, угнездившись на базальтовых утесах, древние обветренные замки. Крутые горы Беклаваца густо поросли кустарником. Силы куда меньшие, чем недобитое войско графа Кунео, держали эти теснины против орд куда многочисленнее вентимильских.
Алер действовал нерешительно. Он пошел за отступающими, но не решился оставить Эльдрахера без присмотра. Хвастовство оказалось напрасным, а вместе с крушением надежд пошатнулась и уверенность.
Миньяк проиграл и там, и здесь. Быстрый, решительный удар позволил бы прорваться к Торуни и покончить с единством коалиции. Вместо этого он стал лагерем у подножия хребта и, пытаясь выманить Хильдрета из укрытия, послал за подкреплением. Западные короли тоже снарядили гонцов.
Готфрид же ушел далеко от полей сражений. Он бродил в одиночестве и злобе, проклиная себя за неумение совладать с мечом. Скитался, избегая и союзников, и вентимильцев. Юноша украл лошадь и стал окольными путями пробираться на запад. Сперва он вез тело Анье с собой в фамильную усыпальницу, но вскоре труп начал разлагаться. Готфрид похоронил сестру близ Хербига и поплелся дальше, сам не представляя, куда направляется и зачем. Да и неважно было. Главное, двигаться — подальше от отчаяния, от места, где предал и пролил родную кровь. От боли не убежишь, но ее можно приглушить, оцепенить усталостью.
Готфрид не заметил, как пересек границу Гревнинга. Под властью Вентимильи все земли стали одинаковыми, хотя дальше к востоку местность казалась ухоженнее, здоровее.
Теперь юноша все чаще и дольше размышлял о Туреке Аранте, лучше его понимал. Тот тоже погубил близкого человека: в самом начале пути Меченосца он заколол мать.
Если б лучше знать историю Добендье! Все, что теперь о нем известно, пришло от имперских школяров, скрупулезно отобравших нужное и спрятавших неприглядное, прикрывших древнюю кровавую быль романтическим флером.
Может, убийство родни — посвящение, ритуал, призванный оторвать Меченосца от земных привязанностей? Знал ли Рогала заранее, что произойдет? Подозрение едкой отравой вцепилось в рассудок, принялось его грызть. Нельзя верить ни гному, ни Зухре, ни, прежде всего, самому себе.
В конце концов решимость оформилась и окрепла. Гнев сосредоточился, обозначилась цель. Нужно избавить мир от зла, подобного Добендье. И Нероде. И тоалам.
Громадный воздушный замок, сверхзадача. Вдруг подумалось, что дорога-то к ней выстлана непролазными терниями, и ведь уже ступил на нее, убив Анье. Чужие души бормотали, мямлили, подсказывали: а вдруг Турек рассуждал сходным образом? Он же всегда выступал на стороне слабых.
Каждая мысль, каждое решение подталкивали к одному вопросу: так ли поступал Арант? Может, все предопределено, расставлено и предписано таинственной Зухрой?
И откуда начинать движение к избранной цели? Сильнейшие мира сего собрались на западе, так пусть спокойно уничтожают друг друга. Следует выждать, а после приняться за триумфатора. Сомнений нет, в конце концов победит миньяк. Раскопки принесли ему непомерное преимущество в чародействе и силе. Бой с Алером неизбежен, но нужно улучить момент его слабости.
Мрачная тень, некогда населявшая тело вождя, оставалась рядом. Готфрид чувствовал ее, внимательную и терпеливую, где-то за левым плечом. Больше она не пыталась завладеть его душой. Уцепилась за край рассудка, перепуганная и отчаявшаяся, неспособная занять чью-либо плоть без помощи своего господина. Готфрида страшила ее покорность. Бессмертное способно ждать вечно. Но когда призрак вдруг оживлялся, юноша чувствовал: тот тоже караулит его в надежде на слабость. Когда-нибудь Готфрид забудется, потеряет бдительность. И все же чем именно дух тоала испуган? Он притих после боя с Анье. Неужели впечатлился мощью Меченосца?
Проходили дни и недели. Путник уже забрался в земли, освоенные вентимильскими крестьянами — народом упорным и суровым, куда настойчивее и честолюбивее гудермутского люда.
Крепло подозрение, что от Рогалы отделаться так и не удалось. Не раз Готфрид различал вдалеке едва заметный силуэт всадника. Он устроил засаду, но напрасно. И неудивительно: гном всегда чуял беду заранее.
Юноша решил просто не обращать на него внимания. Должно быть, Тайсу, неразрывно связанному с мечом, приходится помимо воли идти следом. Присутствие оруженосца подтолкнуло наконец к осмысленным действиям, и Готфрид развернулся на восток, будто стрелка компаса. Из Гревнинга он отправился в Родегаст, затем в Сильяву и Горзух, мелкие королевства наподобие Гудермута. По пути лишь изредка встречались вентимильские колонисты. В Горзухе освоение территории уже шло полным ходом, на месте разрушенных городов вовсю росли новые.
Путь преградили горы Ниргенау. За их снежными пиками и суровыми перевалами лежала Вентимилья.
Перебраться оказалось непросто. По всем пригодным дорогам непрерывной чередой тянулись пополнения — толпы радостных юнцов, жадных до славы и добычи. Многие были моложе Готфрида, они напомнили ему братьев, а заодно и прежнего нелепого паренька, мечтавшего о войнах и подвигах.
Боль стиснула сердце. Все, детство кончилось. Теперь впереди — одиночество. Никого и ничего, только кровь последней из собственного рода на руках.
Долгими неделями скитаний Меченосец не только раскаивался да угрызался, но и учился вызывать, читать, усваивать памяти жизней, выпитых Добендье. Так он разведал об окольных путях, редко навещаемых миньяковой солдатней. Позаброшенным тропам пробрался к Камеро Мараско, скалистому пику, отмечавшему крайнюю восточную точку древнего Андерле и крайнюю западную — нынешней Вентимильи. С исхлестанных ветрами снежных склонов можно было увидеть старинную многоярусную твердыню Ковинго о трех башнях розового камня, запиравшую перевал Карато. Там Турек Арант убил слепого Кашона, когда Война Братьев лишь разгоралась. У крепости древнее свирепое колдовство выщербило перевальный гранит. И тысяч лет оказалось мало, чтобы изгнать из этих мест жуткую память о роке, обрушившемся на калеку.