Но разве невольников власть и могущество искушают слабее, чем господ? Ах да, конечно, у миньяка же диадема, способная прочесть мысли любого смертного.
— Что привело тебя сюда? — спросил Алер.
— Не знаю. Возможно, мне предначертано уничтожить подземелья.
— А, непреодолимая воля Зухры. Хочешь еще посмотреть на Анзорг? Увидишь, как слаб одиночка, сколь тщетны его усилия.
Готфрид начал подозревать, что миньяк, вдруг обеспокоившись, захотел увести его от Ока. Но как сломать этот удивительный инструмент? Разве что убив старика?
— А почему ты здесь? — спросил юноша чуть погодя. — Тебе ж армию нужно усмирять.
— Пока дезертиров можно списать в расход. Помаются без припасов, денег, вестей из дому и, глядишь, поумнеют. Но в чем-то ты прав. Отсиживаться здесь я не могу. Рано или поздно Нерода повернет на восток. Наверное, когда победит графа Кунео — на волне упоения победой.
— Но это объясняет лишь, почему ты не там, а не то, почему ты здесь.
— Может, на то воля Хучайна? Думаю, Великие захотели сделать нас союзниками.
Странно, Готфрид почти не удивился. Может быть, так и есть. Но перед глазами тут же встал Касалиф. Зверства там чинили тоалы, однако приказы отдавал миньяк!
— Я понимаю, — сказал Алер. — Наше перемирие кажется смешным. Мы враги. Я уничтожил все, что тебе дорого, переманил сестру и обрек ее на смерть. Ты же, убив Анье, растоптал легенду о моей непобедимости. Мой трон пошатнулся. Теперь память о поражении при Катише можно стереть лишь вместе со всей Вентимильей. Именно ты украл у меня шанс завладеть всеми четырьмя Силами, пока те не пробудились окончательно. Сейчас со мной Хучайн, Бачеста и Улалия, и если б не злое невезенье, рядом была бы и Зухра. Воистину все людские потуги на величие и власть — тщета. Подумай, Меченосец, какое из двух зол выбрать.
Карты раскрыты, альтернатива ясна: или объединиться против темной колдуньи со старым врагом, или идти на Невенку Нероду одному. Скверный, опасный выбор — как и все с тех времен, когда превратился в воина. О этот безумный мир — ворох серого! Ни черного, ни белого, ни добра, ни зла — кругом полуправда, полусовесть.
— Ты убедил рассудок, но не сердце, — сказал Готфрид.
— Я знаю, меня мучат те же противоречия. Но пусть разум хоть на время возьмет верх над чувствами.
Готфрид вдруг узнал узор камня на стене.
— Возвращаемся наверх?
Алер кивнул.
— Если мы теперь союзники, нужно торопиться. Тоал, что поджидает нас, сразу все поймет и на месте сидеть не останется. Лучше нам быть рядом, чтобы остановить его.
Миньяк, хотя и безжалостен, все же человек. Нерода — лютая нежить, тварь, вставшая из могилы, чтобы мучить живых. Выбор очевиден. С другой стороны, даже если Алер не лжет, вдруг их союз — попросту хитрый маневр?
— Почему я должен верить тебе?
— Хороший вопрос. Выжди, и сам все увидишь, это всегда срабатывает. Но к тому времени, как убедишься в моей искренности, верить будет поздно.
— Да, поздно, — согласился Готфрид.
— Я силен, Вентимилья сильна, но власть в ней устроена так, что я не могу распоряжаться всей мощью империи. Я завишу от корихов, предводителей крестьянского ополчения, а они испуганы. Нерода владеет страшными чарами — ужасами, которые мы и вообразить не в силах. Если б только можно было сесть спокойно и заглянуть в прошлое…
Миньяк задумался.
— И? — переспросил Готфрид.
— Что? Ах, да. Один я не справлюсь, и колдунья сядет на вентимильский трон. С покоренной империей и с древним чародейством она кинется на мир, как раненый тигр, и разорвет его в клочья. Она уничтожит все.
— Видно, ты не впервые об этом задумался.
— Постоянно думаю.
Алер вдруг остановился.
— Меченосец, я отдамся на твою милость. Уверен, ты сумеешь воспротивиться искушению на время, достаточное, чтобы понять. — Дрожащей рукой мужчина снял Диадему. — Склонись!
Готфрид, перепугавшись, хотел сказать, что верит, что обойдется и без доказательств, но внутри шевельнулось подозрение: может, на это миньяк и рассчитывает?
Юноша опустился на колено, и Алер, сотрясаясь, водрузил на его голову венец.
Змейка показалась невесомой — и не заметишь, что надел.
Меченосец поднялся. Бледный, осунувшийся повелитель Вентимильи глянул на рубин сверкающими глазами, и его мысли, память, чувства обрушились вдруг холодным, сокрушительным ураганом. Готфрид пошатнулся и прислонился к стене. Он попробовал совладать с бурей, открыть путь, отшлифованный душами, выпитыми Добендье…
Нет, хватит доказательств! Юноша сорвал диадему и протянул миньяку. Постоянно жить с таким грузом, видеть чернейшие глубины каждого… Какая же сила воли нужна, чтобы это выдержать?
— Ты увидел? Понял?
Готфрид кивнул. Да, Алер не лжет: его западная армия взбунтовалась, солдат нужно укротить и образумить. Немыслимое стало единственно возможным, выбора нет. Чтобы спасти своих, придется помогать врагу.
Тоал поджидал у выхода из пещеры и, только увидев миньяка, швырнул копье. Добендье прыгнул в ладонь, ударил, но слишком поздно и слабо — огненное острие царапнуло левую руку Алера. Тот закричал от боли и ярости.
Толпа кинулась на мертвого вождя и принялась кромсать, терзать, точно свора обезумевших псов. Морхард Хогребе, одержимый нечеловеческим духом, сек, рубил направо и налево. Черное лезвие свистело над головами неуловимой тенью, доспехи отражали и клинки, и колдовство.
Алер, сквозь зубы процедив заклинания, обезвредил заклятие. Он спас себе жизнь, но не руку — за секунды она ссохлась, исчахла, омертвела. Если б не проворство Меченосца, с миньяком стало бы то же самое.
— Проклятье! — пробормотал раненый. — Я ведь ожидал!
Чувствуя себя гигантом в сотню футов роста, Готфрид протолкался сквозь толпу, окружившую тоала, и дал Добендье волю.
Мертвый вождь не отступил, однако теперь силы разнились еще больше, чем в прошлой схватке. Готфрид и его клинок свыклись, слились, соединились. Добендье одолел противника в считаные мгновения. Вражеское оружие погибло, испустив истошный лязгающий визг, и Добендье рассек безжизненную сталь.
Тоал был таким же, как в Савое: холодным, злобным, чужим. Глубоко в подсознании мерцало отчаяние того, кто когда-то был Морхардом Хогребе, великим воином, известным на весь мир.
Тень легла на каньон. Холодный ветер взвихрил пыль, закрутил небольшие смерчи. По склонам раскатился издевательский хохот. Тварь, кружившая над головой, понеслась на запад, в кровавое марево заката. С нею — или в ней — исчезло и то, что владело мертвым телом Морхарда Хогребе.
Миньяк схватил магический лук и выпустил заговоренную серебряную стрелу вслед летуну, но та упала всего в миле: подвела ссохшаяся рука.