Проводник, соскочивший на платформу, указал Виктору рукой в сторону локомотива и сказал: «Первые три купейные!»
И Виктор побежал, держа в приподнятой руке картонку с фамилией.
Остановился возле второго вагона — пассажиры только-только начинали выходить, выносить мешки и чемоданы.
Он отошел почти к краю платформы и, подняв картонку над головой, стал смотреть по сторонам. Ему были видны все три купейные вагона поезда. Пассажиры выходили уже живее, спешили: кто к подземному переходу, кто в другую сторону.
Виктор, нервничая, сделал пару шагов вперед, вглядываясь в лица проходивших мимо пассажиров.
Краем глаза заметил, как на его картонку с удивлением посмотрела невысокая женщина в пуховом платке и длинном, вроде бы с чужого плеча, плаще-пальто серого цвета. Он тут же повернулся и встретился с ней взглядом. Она тащила за собой тележку, к которой была привязана небольшая хозяйственная сумка.
— Я не Ценская, — проговорила она, остановившись перед Виктором. — Я Кравченко…
Виктор огорченно вздохнул, подумав, что привлек внимание обычной городской сумасшедшей, каких теперь было много. Бросил взгляд вокруг и повыше поднял картонку.
— Я не переходила на его фамилию, — потерянно проговорила женщина.
— Вы — жена Николая Ценского? — во взгляд Виктора вернулась сосредоточенность и он приветливо улыбнулся.
— Да, я Колина жена… Мне говорили, что могут встретить, а я не верила… у меня только этот адрес, под Киевом…
— Пойдемте, у меня машина, — перебил ее Виктор. Взял тележку и сам покатил ее за собой. Шел быстро, Татьяна едва поспевала идти рядом. И все равно она не умолкала, видно, так проявлялась ее радость от того, что ее встретили в чужом городе.
— … я так боялась ехать… и они меня отговаривали… но как же? Ведь надо найти его, нам жить негде!.. Сыну учиться пора…
— А кто вас отговаривал? — спросил Виктор, когда они спускались в подземный переход.
— Василий Гаврилович и этот, Борис… он и своего отчества не назвал, вежливый такой… деньгами помогал…
Имена этих людей ни о чем Виктору не говорили. Ясно было, что это люди Рефата.
— Только знаете, на гостиницу у меня может не хватить, я не считала… у вас гостиницы дорогие?
— Не беспокойтесь, — Виктор на ходу посмотрел в ее просящие глаза. — Мы для вас квартиру нашли в центре, платить не надо…
— Ой, спасибо огромное! Господи, слава Богу, что есть еще добрые люди!…
Машина стояла на автостоянке посреди Вокзальной площади. Виктор отпустил дожидавшегося его водителя, сказал ему, чтоб своим ходом возвращался в райотдел. Сам, положив тележку с сумкой в багажник и усадив жену Николая Ценского на заднее сиденье, завел мотор.
Приехали по указанному Георгием адресу. Оказалось, что это был дом возле Бессарабки, в котором размещался кинотеатр «Орбита». Вход в парадное находился во дворе. Виктор поднялся с Татьяной на третий этаж, позвонил в нужные двери.
Открыла старушка. Виктор подумал, что перепутал номер квартиры и хотел было уже извиниться, но старушка шагнула назад, приглашая их внутрь.
— Заходите, заходите! Чай уже нагрет! — обратилась старушка к Татьяне так, словно именно ее и ожидала. — Наверно, двое суток ехали, устали ведь!
Поставив в коридоре тележку с сумкой, Виктор обернулся к не меньше его удивленной встреченным радушием Татьяне и попросил самой на улицу не выходить.
Пообещал приехать за ней через два часа.
Она кивнула.
Из машины Виктор позвонил Георгию.
— Ну что, — сказал невидимый Георгий. — Покормишь ее где-нибудь и езжайте в Кончу-Озерную. Помоги ей расспрашивать этого писателя, может, он что еще вспомнит! Потом отвезешь ее назад и скажи, чтоб сама по городу не гуляла!
— Уже сказал.
— Добро, позвонишь, когда вернетесь!
За два часа, которые он дал Татьяне, чтобы она привела себя в порядок, Виктор успел перекусить в «Макдональдсе» и заехать в госпиталь к Мише Занозину.
— Ну как там? — спросил Миша, кивая в сторону окна.
— Все класс, зима идет…
— А дела?
— Дела набирают скорость. Если еще месяц здесь полежишь — можешь опоздать к финалу!
— Мне еще две недели, — сказал, улыбаясь, Миша. — Правда, потом сказали в военный санаторий, в Одессу ехать.
— Вот там и погуляешь, как раз сезон военных пенсионеров и пенсионерок!
— Ну тебя на фиг! Мне Крыса квартиру пообещал!
— Он сказал «если выживешь?» — спросил Виктор.
— Точно!
— Это он тебя приободрить хотел или думал, что ты без сознания и ничего не слышишь!
— Апельсин хочешь?
Отказавшись от апельсинов и пожав все еще слабую ладонь стажера, Виктор вышел из палаты.
Через час они уже въезжали с Татьяной на территорию писательского поселка.
Подъехали к забору, за которым возвышался новый кирпичный дом.
— Здесь, — сказал Виктор, заглушив мотор. Валентин оказался дома и в этот раз выглядел удивительно свежим. Не говоря лишних слов, он пропустил их в коридор. Таня сняла с головы пуховый платок и Виктор, вешая свое серое пальто на деревянную стоячую вешалку, рассмотрел наконец саратовскую гостью. На вид ей было лет тридцать пять, русые волосы немного кучерявились, но уж очень правильными волнами. Сразу стало понятно, что еще недавно она накручивала бигуди. Маленький аккуратный носик и большие круглые глаза, которые она прищуривала, когда всматривалась во что-то или в кого-то. Видно, была близорука, но не хотела носить очки.
Она подошла к висевшему на стене зеркалу, оправила бордовую блузку, осмотрела свою строгую черную юбку ниже колен.
— Я кофе поставлю, — произнес Валентин и исчез на кухне-столовой, оставив дверь открытой.
По деревянной лестнице к ним спустилась жена Валентина Света.
Поздоровалась. Когда уже уселись за длинным сосновым столом, сделанным самим хозяином дома, Валентин поставил перед Виктором и Таней сахарницу и вазу с печеньем.
— Вам яблоки тогда передали? — спросил Валентин, глядя на Виктора.
— Какие яблоки? Когда? — удивился Виктор.
— Ну, когда от вас парень приезжал… По поводу Николая. Он еще другую фотографию показывал, только там Николай помоложе был…
Озадаченный Виктор переглянулся с Татьяной, вздохнул.
— Нет, не передавали мне яблок, — сказал задумчиво. — А что, тот парень сказал, что от меня?
— Нет, я просто спросил его, не от вас ли он. Он мне и сказал, что от вас.
Еще привет передал… Приятный парень, я думал, он яблоки довезет… У него еще такая маленькая сережка-звездочка в ухе. Я даже удивился — думаю, вот тебе и демократия, все что угодно в органах теперь носить можно, хоть серьгу в ухе…