В карман куртки перед тем, как выйти, я положил паспорт, написанное письмо. Постоял в коридоре, размышляя, что еще взять с собой, чтобы тем, кто будет выворачивать карманы у покойника, было бы что вытащить и принять за ключ к разгадке преступления. Но в голову ничего не приходило.
На прощанье я хлопнул дверью и тут же почувствовал неловкость жеста.
Видно, все-таки я нервничал.
На улице было сумрачно и прохладно.
Выйдя на Контрактовой площади из метро, я остановился у памятника Сковороде. Посмотрел на сидящие вокруг него на лавочках парочки - что за странное место для зачинающихся романов и коротких лавсторий? Может, дух первого украинского буддиста Сковороды все еще витал над этим местом, привлекая сюда молодежь. Дух даже не столько буддиста, сколько первого отечественного хиппи, прошедшего пешком всю Украину и ее российские окрестности. Вот он, официально неосознанный идеал для новой украинской молодежи. Поднять бы его образ над массами молодых трудящихся и пошли бы миллионы пешком по Украине и ее российским окрестностям!
Но время шло и мне захотелось успеть выпить кофе. Благородная мысль для некурящего нет смысла выкуривать последнюю сигарету, но для завсегдатая кофеен последняя двойная половинка кофе - это святое!
Меня обогнал трамвай, разливая по сумрачной Братской улице желтый жидкий цвет, который тут же впитывался в асфальт. Он повернул к Днепру и снова стало темно. Только одиноко горящие окна домов выставляли свой слабый свет на улицу.
Оставался еще один квартал и полчаса времени.
Я замедлил шаг. На кофе мне понадобится не больше десяти минут.
Но кварталы на Подоле почти игрушечные - как не замедляй шаг, а через несколько шагов квартал заканчивается.
Я вошел в кафе. Тихо пел в его стенах Шафутинский. Тихо потому, что звук был максимально прикручен. Мое место было свободно. В первом зальчике сидела компашка мужиков и распивала водку. Одна парочка прижалась друг к другу за угловым столиком. И из второго зала раздавался какой-то шум. Я взял свою половинку и сел на давно выбранное место. Снял с руки часы и положил перед собой. Пил кофе, хороший крепкий кофе. Будто "кофейница" знала, что это моя последняя чашка и постаралась сварить кофе получше.
Оставалось пятнадцать минут жизни.
Я почувствовал, что у меня дрожат руки.
В кафе зашли две девчонки, заказали по пятьдесят грамм ликера.
- Только быстро, - предупредила их "кофейница". - Я сегодня раньше закрываюсь - у сына день рождения.
Я снова глянул на часы - без двенадцати шесть.
Допил кофе и взял еще одну половинку.
- Чего это у тебя руки дрожат? - спросила "кофейница" - Перебрал вчера?
Я кивнул, не желая участвовать в ее участии.
- Тебе не кофе надо, а чего покрепче, - посоветовала она. - Возьми "Кеглевича"!
- Денег нет.
- Тебе в кредит дам, - сказала она и налила мне сто грамм.
- Спасибо, - я взял кофе и сто грамм и вернулся за свой столик.
Было без пяти шесть, когда "кофейница" занервничала и стала всех торопить и выпроваживать. Мужики допили водку и без пререканий гурьбой вывалили на улицу. Из второго зала тоже вышли всякие люди в подпитии.
Я смотрел примерзшим взглядом на открытые двери, в которые все выходили, но никто не входил.
- Ну давай, не задерживай! - "Кофейница" стояла рядом, надо мной.
Я оглянулся - кроме меня и ее в кафе больше никого не было.
- Я к тебе по-человечески, и ты тоже, пожалуйста, будь человеком, дружелюбно говорила она. - У меня Васе сегодня восемьнадцать. Надо успеть салаты сделать...
Я кивнул, доглотнул "Кеглевича", запил последним глотком кофе и пошел к выходу.
Уже "выплыв" лицом на улицу, я столкнулся с парнем в короткой кожанной куртке. Он хотел войти.
- Все! - крикнула ему "кофейница". - Закрыто.
Пропустив его на порог кафе, я отошел в сторону и с улицы слушал их разговор.
- Ну хотя бы сто грамм! - просил он.
Часы я сжимал в ладони. Было темно и я вряд ли бы разглядел местоположение стрелок, но почему-то была у меня уверенность, что именно в эти секунды наступает шесть часов вечера. И действительно, откуда-то сверху донеслись удары настенных часов.
Я медленно шел назад, на Контрактовую. Я шел и слышал шаги идущего позади меня человека. Может, это был именно он? Может именно с ним я столкнулся лицом к лицу на выходе из кафе?
Мое состояние можно было сравнить только с пронизывающей немотой. Не было ни огорчения, ни облегчения. Только страх при каждом услышанном шаге идущего позади меня человека усиливался. Я хотел, но боялся оглянуться.
Уже выйдя на освещенный поворот трамвайной линии, я оглянулся, но сзади никого не было.
Страх пропал, но пропали вместе с ним и все чувства. Снова воцарилась, разлилась по всему моему телу немота.
Я присел на пустовавшую скамейку под памятником Сковороде. Сидел и ни о чем не думал. Просто дышал.
Может к шести часам моя душа покинула меня, оставив меня без чувств и мыслей. Ей, должно быть, не нравился мой план. Душа живет в человеке и не любит терять свое место жительства.
Смешная мысль пришла в озябший мозг - если душа прописана в моем теле, а тело прописано по определенному адресу, значит у души - двойная прописка, что запрещено всеми нашими до сих пор советскими законодательствами.
Я даже улыбнулся.
И подумал об одиночестве Сковороды.
Некоторые люди рождаются, чтобы и после смерти оставаться одинокими.
Часы показывали двадцать минут седьмого.
Прошли первые двадцать минут моей незапланированной жизни.
Посидев еще с полчаса, я поднялся пешком на Крещатик, нашел подвыпившую начинающую проститутку и, пообещав ей заплатить утром, повез к себе.
Ночью мне то снились кошмары, то вдруг прорезались какие-то идиллические картинки и в зависимости от этого, я то обнимал во сне девушку, имя которой, один раз услышав, сразу забыл, то отодвигался от нее на край. Утром проснулся с головной болью. Встал, оставив гостью крепко спящей. Сидел на кухне и пил растворимый кофе. Несколько раз заглядывал в комнату и удивлялся столь крепкому сну. Наконец уже заглянул, чтобы внимательнее рассмотреть свою гостью - ведь познакомились мы в полумраке, а если еще учесть в каком я был прошлым вечером состоянии, то надо было удивиться смелости этой девушки. Мне самому вдруг стало страшно за нее - а если бы за пять минут до нашего знакомства ее бы увез к себе какой-нибудь маньяк-садист?
Мысли логично подошли к тому, что я совершил хороший поступок и вероятно спас ее от избиения или от чего-то пострашнее. Но тут я вспомнил, что утром обещал с ней расплатиться, и при том даже не стал слушать, какую сумму я должен буду ей отдать...