— И все же…
— Ну, родился, вырос, поступил в колледж…
— Какой колледж?
— Университета штата Иллинойс.
— Специальность?
— Музыка.
Фостер взглянул на меня и слегка приподнял бровь.
— Чистая правда, — сказал я. — Я хотел стать дирижером. Правда, у армии насчет меня были другие соображения. Я учился на последнем курсе, когда меня забрали. Они решили, что у меня способности к разведке. Я не возражал. Признаться, времечко было неплохое.
— Продолжайте, — сказал Фостер.
Что ж, я искупался, поел. Я был у него в должниках. Если уж ему так хочется послушать о моих несчастьях, то почему бы не рассказать?
— Я проводил практические занятия. Однажды неисправный таймер в одноминутном капсюле сработал на пятьдесят секунд раньше. Один студент погиб, я же отделался только лопнувшей барабанной перепонкой и парой фунтов гравия, который застрял у меня в спине. Когда я наконец выбрался из госпиталя, меня все равно не хотели демобилизовывать, но против медицинского свидетельства не попрешь. Подъемных хватило на хорошую пирушку в Сан-Франциско и открытие частного детективного агентства.
Через несколько месяцев после банкротства у меня еще хватило денег добраться до Лас-Вегаса. Там я оставил последнее и устроился работать помощником крупье. Вкалывал там почти год. А потом однажды какой-то свихнувшийся банковский служащий с помощью спортивного пистолета проделал восемь дырок в хозяине казино. В ту же ночь я и рассчитался.
Потом пару месяцев продавал автомобили в Мемфисе, а еще позже устроился спасателем на пляже в Дейтоне, насаживал наживку на рыболовецкой шхуне в Ки-Уэсте. Ну и выполнял всякие мелкие работенки с мизерной оплатой и без всякой перспективы. Пару лет я даже провел на Кубе, но вывез оттуда только два шрама от пуль на левой ноге да почетное место в черных списках ЦРУ. После этого дела пошли совсем туго. Человек с моей специальностью не может надеяться на карьеру без маленького удостоверения в голубой пластиковой обложке. На зиму я подался на юг и выбрал Мейпорт в качестве местечка, где можно просадить оставшиеся деньги.
Я поднялся.
— Душ был превосходен, мистер Фостер, еда тоже. Я бы очень хотел сейчас добраться до постели и соснуть, чтоб уж блаженство было полным. Но хочу еще раз повторить, что меня ни капельки не интересует работа у вас.
Я повернулся и двинулся через комнату.
— Легион, — окликнул Фостер.
Я обернулся. Банка с пивом летела прямо мне в лицо. Я инстинктивно подставил руку, и она плюхнулась мне в ладонь.
— Не такие уж плохие рефлексы для человека, давно не рисковавшего, — лениво прокомментировал Фостер.
— Не среагируй я вовремя, она бы шарахнула мне прямо по зубам, — сердито заметил я, отшвырнув банку.
— Но ты же поймал ее, хотя и осоловел от пива. Мужчина, который контролирует себя после пинты пива, не алкоголик, так что в этом смысле ты чист.
— А я и не говорил, что являюсь кандидатом в вытрезвитель, — отрезал я. — Меня просто не интересует ваше предложение, каким бы оно ни было.
— Легион, — мягко сказал Фостер. — Может, тебе кажется, что это объявление на прошлой неделе — просто какая-то моя причуда? Ошибаешься. В той или иной форме оно появляется уже восемь лет подряд.
Я смотрел на него и ждал продолжения.
— И не только в местной газете. Я давал его в больших городах, в национальных еженедельниках и журналах. В общей сложности я получил пятьдесят откликов. — Здесь Фостер кисло улыбнулся. — И три четверти из них были от женщин, которые думали, что мне нужна партнерша. Несколько мужчин отозвались с той же самой идеей. А прочие просто безнадежно не подходили.
— Странно, — сказал я. — За это время добрая половина чокнутых повылазила бы из своих нор.
Ответной улыбки не последовало. Шестым чувством я уловил, что за сдержанностью хозяина скрывается тревога.
— Я бы очень хотел заинтересовать тебя, Легион. Мне кажется, тебе недостает лишь одного — уверенности.
Я усмехнулся.
— Ну и какими же необходимыми качествами, по-вашему, я обладаю? Учтите, я отнюдь не мастер на все руки…
— Легион, ты человек достаточно умный и культурный. Ты много путешествовал и знаешь, как вести себя в трудных ситуациях, иначе ты бы не выжил. Я уверен, на разведкурсах ты изучал технику проникновения в помещения и методы сбора информации, неизвестные обычному человеку, и — что более важно — несмотря на врожденную порядочность, в случае необходимости ты способен преступить закон.
— Так-то оно так, — покачал я головой. — Но только в такие игры я не играю.
— Нет, я не формирую банду, Легион. Как и сказано в объявлении, это необычное приключение, оно может задеть — и, вероятно, заденет — различные законы и правила того или иного рода. Когда ты узнаешь всю историю, я предоставлю тебе самому судить, оправданно это или нет.
Если Фостер пытался пробудить мое любопытство, то в этом он преуспел. Он был совершенно серьезен, излагая свои планы. Похоже, ни один нормальный человек не захотел бы затевать ничего подобного, но, с другой стороны, Фостер совсем не походил на глупца…
— А почему бы не объяснить мне, в чем суть дела? — спросил я. — Зачем человеку, обладающему всем этим, — я обвел рукой богато обставленную комнату, — подбирать бродягу вроде меня из канавы, да еще и уговаривать взяться за работу?
— Тебя что-то сильно подкосило, Легион, это очевидно. Мне кажется, ты боишься, что я захочу от тебя слишком многого или меня чем-нибудь шокирует твое поведение. Хоть на мгновение попробуй забыть о себе и своих проблемах, и мы наверняка придем к взаимопониманию…
— Ага, — буркнул я. — Вот так прямо взять и забыть…
— Главным образом о деньгах, конечно. Большинство проблем этого общества — результат стремления к богатству.
— О'кей, — сказал я. — Пусть у меня будут мои проблемы, у тебя — твои. Давай на этом и покончим.
— Тебе кажется, что раз я материально обеспечен, то мои проблемы — это все пустяки, — полуутвердительно произнес Фостер. — Ответь мне, Легион, ты хоть раз видел человека, который страдает от амнезии?
Фостер пересек комнату и что-то достал из ящика маленького письменного стола, потом посмотрел на меня.
— Взгляни-ка повнимательней на это, — сказал он.
Я подошел и взял из его рук небольшую книжицу в блеклой пластиковой обложке. На ней не было никакого изображения, кроме двух тисненых колец. Я раскрыл ее: страницы, словно из тончайшей ткани, были непрозрачны и сплошь исписаны чрезвычайно мелким почерком на каком-то странном языке. Последняя дюжина страниц была на английском. Мне пришлось поднести книжицу к глазам, чтобы разобрать мельчайшие буковки: «19 января 1710 года едва не разразилась катастрофа, когда я чуть не утратил ключ. С этого момента буду вести дневник на английском языке…»