— Может быть, искупаемся, Честер?
— Нет, спасибо, Дарина.
— Бедный Честер. Ну взбодрись же!
— Ты ничего не понимаешь! — В голосе Честера послышались жалобные нотки. — Я предаюсь безделью здесь уже несколько недель, в то время как мои друзья попали в такие переделки, от одних мыслей о которых мурашки бегут по спине. Мой компьютер уже, вероятно, разобран, а эти ученые идиоты никак не хотят подпустить меня к ковру.
Дарина сделала понимающий жест:
— Ковер для тебя — некий мощный защитный символ, правда, Честер? Я помню, как одеяло…
— Ничего тут нет защитного и символичного! Просто техническая дисфункция. Мне грозит лишь ловушка в другой нелепой ситуации, изобретенной компьютером. Но даже она привлекает меня больше, чем здешнее безделье, совершенная безысходность.
— Честер, а ты не думал о работе, которой мог бы заняться?
— Какая работа? Я хочу только поскорее убраться отсюда. Трижды под покровом ночи я пытался подползти к моему ковру, но этот парень, Деван…
— Чему ты обучался, Честер?
— Ну, — сказал Честер в раздумье, — я… э-э-э… занимался гуманитарными науками.
— Ты хочешь сказать, что можешь рисовать или что-нибудь в этом роде?
— Ничего подобного. Я специализировался в области управления бизнесом.
— Не помню, чтобы слышала о таком. Это что — игра, требующая умения и навыков, или она основана на случайности?
— И то и другое. — Честер терпеливо улыбнулся. — В колледже нас учили, как управлять большими предпринимательскими корпорациями.
— Понятно. По окончании учебы ты занялся практическим управлением одной из таких организаций, так?
— Да нет. Забавно, но мне не удалось найти ни одного крупного промышленника, который бы ждал зеленого выпускника, чтобы тот рассказал, как нужно управляться с делом.
— Может, нам стоит предпринять что-либо другое? Как насчет рисования?
— Однажды я сделал рисунок, — ответил нерешительно Честер. — Там была схема с номерами и маленькие, тоже пронумерованные, тюбики с краской. Все, что нужно было сделать, это нанести на бумагу цвета в соответствии со схемой.
— Не уверена, что здесь у нас существует потребность в таком искусстве.
— Не надо говорить так пренебрежительно. Президент Эйзенхауэр…
— А что, если заняться каким-нибудь ремеслом или рукоделием? Здесь мы очень ценим ручную работу, Честер.
— О, этим я много занимался. Сделал, например, в прошлом месяце пластикового долгоносика. Из более чем двух сотен составных частей.
— Ты изготовил эти части из пластика?
— Нет. Я купил их готовыми, но…
— А как насчет спорта? — предложила Дарина.
Честер вспыхнул:
— Да, конечно, в колледже я был большим любителем спортивных игр. Не пропустил ни одной за все четыре года.
— Великолепно! — Дарина, казалось, заинтересовалась. — Мы будем рады познакомиться с правилами неизвестных нам атлетических соревнований, в которых ты большой специалист.
— Дело в том, что, по правде, сам я не участвовал в них. Но всегда был на трибуне и болел. Я даже знаю некоторые правила.
— Ты сам не участвовал в игре?
— Нет, я был запасным в студенческой команде.
— И что тебе нужно было делать? — спросила Дарина, зардевшись.
Честер объяснил. Последовала неловкая тишина.
— Честер, а ты когда-нибудь занимался общественно полезным трудом? — спросила Дарина.
— Дело в том, что одно лето я работал на фабрике. Я был контролером станков. В мои задачи входило поддержание станков-автоматов в рабочем состоянии.
— Для этого требовались специальные навыки?
— Если что-нибудь случалось с телевизионным сканером, который в действительности осуществлял контроль, я был всегда на месте, чтобы посмотреть, включился ли резервный прибор.
— Другими словами, ты подключал резервное оборудование в экстренных случаях?
— Нет, оно включалось автоматически. Но уверяю тебя, они там, на фабрике, воспринимали мои функции как очень важные.
— А хобби у тебя есть, Честер?
— О да-да, конечно, у меня была коллекция марок…
— Гм-м… Может быть, что-нибудь более… активное?
— Когда был маленьким, строил модель самолета. Но, само собой, бросил это, когда мне стукнуло двенадцать.
— Почему?
— Ну, отдавало каким-то мальчишеством. Другие мои ровесники к тому времени уже учились играть в гольф… — Честер прервался, так как седой старик занял столик неподалеку. — Черт, вон тот старый идиот, из-за которого вся каша заварилась.
Он встал и направился к дальнему столику:
— Послушайте, мистер Норго, как долго будет продолжаться эта нелепость? Я здесь почти уже месяц, но ни на йоту не приблизился к своему ковру. Мне кажется, что вы не понимаете…
— Спокойно, Честер, — сказал Норго, жестом подзывая официантку, обернутую в нечто напоминающее мокрый носовой платок. — Не понимаете вы, а не я. Идут важные работы; все, что требуется от вас, — это всячески развлекаться.
— Я не в том настроении, чтобы развлекаться!
Норго задумчиво покачал головой:
— Может быть, вы хотите принять участие в эксперименте?
— Что за эксперимент — вивисекция?
Норго мгновение подумал:
— Не думаю, что в этом есть необходимость.
Норго крутанулся в кресле.
— Честер, вы знаете, каков наш главный природный ресурс?
— Какое это имеет отношение к моим проблемам?
— Знаете ли вы, как часто рождается действительно выдающийся интеллект?
— Не очень часто. Послушайте, я…
— Статистика такова: один на четыре миллиона пятьсот тридцать три тысячи двести четыре. Если исходить из количества населения Земли на сегодняшний день, а это составляет полмиллиарда, по законам вероятности среди нас должно быть только около сотни таких высокоодаренных персон. А знаете вы, какой процент этих гениев попадает в условия, способствующие полному раскрытию их потенциальных способностей?
— Могу лишь догадываться…
— Даже процента не наберется, — печально сказал Норго. — При самом счастливом стечении обстоятельств — один человек.
— Очень интересно. Но вернемся к…
— Если бы мы могли, — настойчиво продолжал Норго, — позволить неограниченный рост популяции, ситуация, как считают, значительно улучшилась бы. При десятикратном увеличении общей массы населения число выдающихся мозгов достигло бы тысячи, так вы говорите?