Достигнув апогея, наша вечеринка плавно двигалась к концу. Шерил ушла припудрить носик, а Рик, набравшийся до болтливо-сентиментального состояния, начал вспоминать свое путешествие автостопом по Восточной Европе и сбился посредине путаной байки о пражском клубе под названием «Каикобад», где транссексуалы танцуют стриптиз. Взгляд стал рассеянным, что в таком состоянии означает либо глубокую задумчивость, либо плавное отключение сознания. В любом случае я решил: пора закругляться.
— Смотри, в полку твоих поклонников прибыло! — неожиданно вскинулся Клидеро.
— Ты о Шерил? — в некотором замешательстве спросил я. Рик раздраженно отмахнулся.
— Не-ет, при чем тут Шерил? Она только трепаться горазда, а намекнешь на конкретику — сразу в кусты… Я про того жирдяя в углу.
Показывать Клидеро не стал, лишь на секунду скосил глаза вправо. Я проследил за его взглядом, причем порыву не поддался, а спокойно поднял полупустую банку и как ни в чем не бывало посмотрел в нужную сторону.
Догадаться, кого имеет в виду Клидеро, было несложно. У самой двери сидел высокий крупный мужчина. Надо же, еле поместился в кабинку и на ее фоне кажется еще больше и внушительнее. Огромное бесформенное тело втиснуто в серый твидовый костюм. Что за фирма — не знаю, но на ярлычке наверняка красуется L с множеством иксов. Лысина так и сверкала, а бледные, почти бесцветные глаза, едва перехватив мой взгляд, вперились в пол.
Он потупился, и я неожиданно понял, что больше не испытываю чувство, настолько неуловимое, что сначала его даже не заметил. Вот о чем говорил по телефону Пил: ощущение — легкое покалывание по всей коже, — что за тобой наблюдают.
Ладно, этого оставим на потом. Как зовут толстяка, я не знал, зато отлично понимал, кто он такой. Да и он наверняка тоже. Возможно, поэтому за мной и следил… У определенного контингента изгоняющие дьявола вызывают вполне естественный страх.
В этот момент из уборной вернулась Шерил, и я решил воспользоваться ситуацией. Сказал, что мне пора, чмокнул именинницу в щеку и поспешил к выходу.
Почему-то обратно я решил идти мимо Юстона и Эверс-холт-стрит. Возможно, просто захотелось прогуляться, хотя на улице по-прежнему бушевал холодный ветер; а возможно, намеренно выбирал маршрут так, чтобы оказаться поближе к архиву.
Собираясь перейти через дорогу, я увидел женщину, стоящую на тротуаре рядом с подъездной аллеей Боннингтона. Ссутулилась, голову опустила — я сначала подумал, это Элис после угара сверхурочной, но, увы, неоплачиваемой работы наконец идет домой.
Потом заметил капюшон, а через секунду «Элис» начала выцветать и сливаться с ночной улицей. С каждым моим шагом фигура казалась все бледнее. Потом женщина подняла взгляд, и я так и примерз к асфальту, потому что взгляд ощущался, а глаз не было. Верхняя часть лица представляла собой бесформенную пульсирующую красную массу. Пышные темные волосы, затем карминовые губы и по-детски округлый подбородок, а посредине краснота, сплошная краснота.
Понять, во что она одета, было куда сложнее: во что-то белое, но что именно, разве определишь? Женщина показывала на здание архива, подняв бледную, эфемерную руку. Она будто с трудом преодолевала притяжение земли: каждое движение медленное и вымученное, такие бывают во сне, когда пытаешься сбежать от чудища.
Собравшись с силами, я вышел на проезжую часть — чуть не под колеса красного автобуса «Рутмастер», который засигналил, словно раненый бык. В последнюю секунду я отскочил обратно на тротуар.
Я боялся, что скрытая корпусом удаляющегося автобуса женщина исчезнет — именно так чаще всего случается в кино. Однако она стояла на месте, и я бросился бежать, лихорадочно нагоняя максимальный настрой. Попробовал накрыть ее сетью своих ощущений, подобрать ноты, создать музыкальный образ. Задача не из легких: женщина была передо мной, но ее силуэт настолько размылся, что зацепиться почти не за что. Впечатление, будто смотришь в телескоп не с того конца, ничего подобного со мной раньше не случалось. Пусть еще пару секунд задержится, и я со всем разберусь…
Вдруг метрах в пяти от нас открылась дверь, и эфемерную незнакомку пронзил луч яркого света. Она поспешно отвернулась и р-раз — испарилась, а я оказался лицом к лицу с Джо-ком Тайлером, который смотрел на меня глазами перепуганного зайца. В руках ранец, поднятый в качестве оправдания или защиты — неужели боится, что поколочу?
— Вот, за ранцем вернулся, — пролепетал он. — Это она?… Черт, ты, наверное?…
Я мысленно перебрал возможные ответы, большинство которых крутились вокруг слова «дебил». Увы, ничего помимо эмоциональной разрядки ни один из них не принесет.
— Не забудь закрыть дверь, — бросил я и зашагал прочь.
Беседа за празднично накрытым столом постепенно угасла.
«Угасла» еще мягко сказано… Если честно, она умерла. Даже мой отец, которого хлебом не корми — дай языком почесать, махнул рукой и угрюмо уставился в тарелку. Миссис Калшо, директор нашей начальной школы, нехотя клевала овощи. Сидящий рядом с мамой клоун с несчастным видом ущипнул себя за нос, а мама чуть ли не равнодушно покачала головой.
Тут все неожиданно посмотрели на меня:
— Сыграй нам, Фикс, — вкрадчивым голоском попросила Пен. — Ты столько красивых мелодий знаешь!..
Я покачал головой, но гости настойчиво кивали. Школьные приятели, старые враги, девушки, с которыми я спал, хозяин магазина на углу Артур-стрит — все жаждали бесплатных развлечений.
Я медленно поднялся.
— Может, любимую песню Кэти? — предложил папа. — Помнишь, ты перед самой ее гибелью играл?
Отличная шутка — гости даже захихикали, а родители переглянулись, и мама кивнула, будто папа заработал очко в какой-то неизвестной игре.
— Пусть твоя песенка вернет сестру к жизни! — попросил старший брат Мэтью и с комической торжественностью перекрестил: благословляю, мол.
Достали! Впрочем, как всегда. Хотелось, чтобы они заткнулись, и самый простой способ достичь этого — подчиниться. Прижав вистл к губам, я взял одну ноту, долгую, пронзительную, высокую. На вызывающе самодовольных лицах гостей тут же возникло смятение. Потом нота развилась в безутешно рыдающую, визжащую мелодию, и они раскрыли рты от удивления.
Какую именно мелодию играю во сне, вспомнить удается далеко не всегда, однако на этот раз в сознании четко отпечатались «Белые лебеди». После первого куплета гости хватались кто за плечо, кто за живот, бессильно сползали со стульев и с громкими стонами роняли голову в тарелку.
Совершенно очевидно: их убивала музыка. Мне от этого, было немного не по себе, немного стыдно, но останавливаться не хотелось. Просили песню — вот я исполнял, глядя, как те, кто попробовал отползти, валятся на бок, а бессильно откинувшиеся на спинку стула сохнут и разлагаются с невероятной скоростью.
Я убил всех. Никаких больше дурацких ситуаций, никаких требований. Они получили именно то, что просили! Доиграв, я будто не вистл опустил, а автомат, в котором расстрелял все патроны.