– Вас побрить? – осторожно предложил Виктор.
– Пожалуйста! – попросил старик.
Виктор достал из прикроватной тумбочки Пидпалого бритву, помазок и, видимо тоже входивший в набор, широкий пластмассовый стаканчик.
– Я сейчас, только воды принесу, – сказал, поднимаясь, Виктор.
Он два раза прошелся по коридору в поисках медсестры или врача, но не нашел. Отыскал туалет, но из крана бежала только холодная вода. Наконец он спросил одного больного и тот отправил его на кухню этажом ниже. Старушка в синем халате нашла на кухне поллитровую банку и налила ему туда горячей воды из титана.
Само бритье заняло не меньше часа – и лезвие было тупое, и станок старый. Виктор видел, что на щеках старика остаются порезы, но кровь не выступала. Наконец, добрив, Виктор взял у соседей по палате одеколон, вылил немного себе в ладонь и провел по щекам старика.
Пидпалый застонал.
– Извините, – автоматически проговорил Виктор.
– Ничего, ничего, – просипел старик. – Если больно – значит жив.
– А что врач говорит? – спросил Виктор.
– Врач говорит, что если я ему отдам квартиру – проживу еще три месяца… – старик снова улыбнулся. – А зачем мне три месяца? У меня нет неоконченных дел…
Виктор встрепенулся, словно очнулся после дремы. Внезапная злость родилась у него внутри. Пальцы правой руки сами сжались в кулак.
– Они что, лекарств вам не дают? – спросил он.
– Нет лекарств. Тем, кто с собой принес – дают. А остальным лекарство – покой и постельный режим.
Виктор замолчал, пережидая свою злость. Он знал, что здесь злостью не поможешь.
– А что тот врач предлагал за квартиру? Лекарства? – снова, но уже более спокойно спросил Виктор.
– Какие-то американские уколы… – старик дотронулся рукой до своей выбритой щеки. – Знаешь, я тебя попросить хотел… – и он подался к Виктору, с трудом повернулся на бок. – Наклонись пониже!
Виктор наклонился.
– У тебя же ключи от моей квартиры есть? – зашептал Пидпалый.
– Есть, – тоже шепотом ответил Виктор.
– Слушай, когда я умру – обязательно подожги квартиру, – шептал старик. – Очень прошу! Я не хочу, чтобы кто-то сидел на моем стуле, рылся в бумагах, а потом выбрасывал все в мусорник. Понимаешь? Это мои вещи… Я с ними сжился и не хочу их оставлять здесь… Ты понимаешь?
Виктор кивнул.
– Обещай мне, что сожжешь все, когда я умру, – старик уставился вопросительно-умоляющим взлядом в глаза Виктору.
– Обещаю, – прошептал Виктор.
– Вот и хорошо, – старик опять улыбнулся бескровными губами. – Я тебе говорил, что застал лучшее время?
Пидпалый снова лег на спину. Тяжело вздохнул.
– Ну иди, иди! – просипел он Виктору. – Спасибо, что побрил! А то лежишь тут небритый, как покойник! – и он показал рукой на ближайшую ширму.
– Там что, покойник? – шепотом спросил Виктор, ощутив боязненную дрожь в своем теле.
– Раз закрыли ширмой – завтра в морг! – прошептал старик. – Ну иди, иди!
Виктор поднялся, постоял минуту над Пидпалым. Но старик уже не смотрел на него – он смотрел в потолок и его тонкие губы шевелились, будто он выговаривал ими какие-то внутренние слова, никому, кроме него не слышимые.
Следующий день начался как обычно. В окно светило солнце. Виктор и Соня сидели на кухне и завтракали. Яичница и чай. Пингвин был с утра в плохом расположении духа и как его ни приглашали, а в кухню он не пошел.
Соня жадно посматривала на будильник, стоявший на подоконнике. Она словно взглядом подгоняла минутную стрелку.
Без двадцати десять в дверь позвонили и Соня сорвалась с места, чуть не опрокинув табуретку, на которой сидела.
Пришла Нина – из коридора донесся радостный обмен приветствиями.
Потом Нина, не раздеваясь, заглянула на кухню, поздоровалась.
– Куда вы сегодня? – спросил Виктор.
– На Сырец, – сказала Нина. – Погуляем в лесу, потом заедем ко мне на Подол пообедать…
– Осторожнее, на улице гололед, – предупредил Виктор. – Я вчера несколько раз упал.
– Хорошо, – послушно кивнула Нина и полуулыбнулась, пряча свои зубы.
– Так, где твоя курточка? – доносился из коридора игривый голос Нины, одевавшей Соню. – А теперь ботиночки…
Минут через пять Нина снова заглянула на кухню.
– Мы пошли! – сказала она и снова полуулыбнулась.
Хлопнула дверь. Стало тихо в квартире. И только какой-то шорох доносился из гостиной. Скрипнула, открываясь, дверь и в коридор выглянул пингвин Миша. Словно удостоверившись, что в коридоре никого нет, он подошел к двери на кухню и толкнул ее. Остановился в проеме, глядя на хозяина. Потом подошел к нему и уперся белой грудкой в колено. Виктор погладил Мишу.
Постояв несколько минут рядом с хозяином, Миша отошел к своей миске и оглянулся. Виктор достал из морозильника две небольшие камбалки, порезал их ножом на кусочки и положил перед пингвином. Потом добавил себе чая и возвратился на свое место.
Относительная тишина, в которой только завтракающий пингвин был слышен, вернула Виктора в то время, когда жили они здесь вдвоем с Мишей, спокойно и молчаливо, без ощущения сильной привязанности, но с ощущением взаимозависимости, которая создавала между ними чуть ли не родственную связь, словно эабота при отсутствии любви. Родственников ведь не обязательно любят, о них заботятся, волнуются, но чувства и эмоции при этом оказываются делом второстепенным и необязательным. Лишь бы с ними все было хорошо…
Пингвин, быстро справившись с завтраком, снова подошел к хозяину.
Виктору показалось необычным нежное поведение своего питомца. Он погладил его.
И тут же ощутил, как пингвин еще сильнее прижался своим телом к его ноге.
– Тебе нехорошо? – негромко спросил Виктор, глядя на Мишу.
– Да, – думал Виктор. – Мы, кажется, тебя забросили… Извини. Соня поменяла тебя сначала на телевизор, потом на Нину. А я все думал, что она с тобой играется… Извини…
Не желая тревожить прижавшегося к ноге пингвина, Виктор сидел за кухонным столом еще минут двадцать, размышляя о недавнем прошлом и думая о будущем. Жизнь ему казалась ровной, не смотря, на промелькнувшие опасности, которые он переждал на новогодней даче. Все у него было в порядке, или таковым казалось. У каждого времени – своя «нормальность», думал он. То, что казалось раньше страшным, теперь было обыденным, а значит люди, чтобы лишний раз не волноваться, приняли это за норму жизни и продолжили жить. Ведь для них, да и для Виктора, главным было и оставалось ЖИТЬ, во что бы то ни стало, но ЖИТЬ.