— Сорок шесть... — причитал Доктор.

— Да перестань ты, парень! — заорал вдруг в глубину колодца Химик. -Уже не нужно! Реактор дает ток!

Все молчали. Реактор работал как всегда — бесшумно. В стальной горловине показалось бледное, окаймленное темной бородой лицо Доктора.

— Правда? — сказал он.

Никто ему не ответил. Все смотрели на приборы, словно не могли насытиться видом стрелок, неподвижно стоящих в рабочих положениях.

— Правда? — повторил Доктор и начал беззвучно смеяться.

— Да что это ты? — сердито сказал Кибернетик. — Перестань!

Доктор выбрался наверх, уселся рядом с Физиком и тоже стал смотреть на приборы.

Никто не знал, как долго это длилось.

— Знаете что... — молодым, свежим голосом сказал Доктор. Все посмотрели на него, словно проснувшись. — Я еще никогда не был таким счастливым, — прошептал он и отвернулся.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Поздними сумерками Координатор вместе с Инженером вышли на поверхность подышать свежим воздухом. Они сели на кучу грунта и загляделись на краешек красного, как рубин, солнечного диска.

— Я не верил, — буркнул Инженер.

— Я тоже.

— Этот реактор — неплохая работа, а?

— Солидная земная работа.

— Подумать только, выдержал.

Они помолчали.

— Прекрасное начало, — заговорил Координатор.

— Они работают слишком нервно, — заметил Инженер. — Знаешь, это ведь бег на длинную дистанцию. Между нами говоря, мы сделали не больше одной сотой того, что нужно сделать, чтобы...

— Я знаю, — спокойно ответил Координатор. — Впрочем, еще неизвестно...

— Гравиметрическое распределение, да?

— Не только. Рулевые дюзы, весь нижний отсек.

— Мы это сделаем.

— Да.

Невидящий взгляд Инженера неожиданно наткнулся на невысокую продолговатую насыпь за вершиной холма — место, где закопали останки обитателя планеты.

— Совсем забыл... — сказал он удивленно. — Как будто это случилось год назад. Знаешь?..

— А я нет. Все время думаю об этом... о нем. Доктор нашел в его легких...

— Что? А, верно, он что-то такое говорил. Что это было?

— Игла.

— Игла?!

— А может, и не игла — посмотри сам. Она в банке, в библиотеке. Кусочек тонкой трубки, обломанный, с острым концом, срезанным наискось, как у медицинских игл для уколов.

— Что же это?..

— Больше я ничего не знаю.

Инженер встал:

— Это поразительно, но... но я сам не понимаю, почему это меня так мало интересует. Собственно, если говорить честно, почти совсем не интересует. Знаешь, я чувствую себя сейчас, как перед стартом. Или как пассажир самолета, который на несколько минут сел в чужом аэропорту, смешался с толпой туземцев, был свидетелем какой-то странной, непонятной сцены, но знает, что не имеет к этому городу отношения, что через минуту улетит, и все окружающее воспринимает как бы с большого расстояния, как чужое и безразличное.

— Сейчас мы не отлетим...

— Я знаю, но у меня такое ощущение.

— Пошли к ребятам. Нельзя ложиться, пока не заменим все времянки. И предохранители нужно установить как следует. Реактор может потом работать вхолостую.

— Ладно, пошли.

Ночь провели в ракете, не гася малых ламп. Время от времени кто-нибудь просыпался, бессмысленными глазами смотрел на горящие огоньки и, успокоенный, засыпал. Утром все встали отдохнувшими. Первым был запущен простейший полуавтомат-уборщик, который то и дело заклинивало, он беспомощно застревал в громоздившихся повсюду завалах. Кибернетик, ходивший за ним с инструментами, вытаскивал его, как таксу из лисьей норы, убирал обломки, слишком крупные для его глотки, и снова его запускал. Полуавтомат поспешно двигался вперед, яростно вгрызался в очередную груду мусора, и все повторялось сначала. После завтрака Доктор опробовал свою бритву и появился перед товарищами как бы в бронзовой полумаске: верхняя часть лица у него была обожжена солнцем, а нижняя — совершенно белая. Все последовали его примеру и с трудом могли узнать друг друга в заморышах с выступающими скулами.

— Нужно получше питаться, — заключил Химик, с ужасом рассматривая в зеркале собственное отражение.

— Как ты относишься к свежей дичи? — поинтересовался Кибернетик.

Химик вздрогнул:

— Благодарю покорно. Даже не говори мне об этом. Только сейчас вспомнил. Мне снилась эта... это...

— Это животное?

— Черт его знает, животное ли?

— А что?

— Какое животное сумело бы запустить генератор?

Все прислушались к их разговору.

— Доказано, что все существа на высшей ступени развития изобретают ту или иную одежду, — сказал Инженер, — а это двутелое создание было голым.

— Как ты сказал? Голым?

— А что такое?

— А то, что о корове или обезьяне ты не сказал бы, что они голые.

— У них есть шерсть.

— У бегемота или крокодила нет шерсти, но их ты тоже не назвал бы голыми.

— Ну и что из этого? Просто я так сказал.

— Вот именно.

Они ненадолго замолчали.

— Скоро десять, — заговорил Координатор. — Мы отдохнули, думаю, что мы теперь сделаем бросок в другом направлении. Инженер должен был приготовить электрожекторы, как с этим?

— Есть пять штук, все заряжены.

— Хорошо. Мы шли на север, пойдем теперь на восток. С оружием, но, конечно, постараемся его не применять. Особенно если встретим этих, как их назвал Инженер... этих двутелов.

— Двутел? Двутел? — несколько раз повторил Доктор с неудовольствием, как бы проверяя это название. — По-моему, не очень удачно, и, наверно, поэтому приживется. Почему-то бывает именно так.

— Сейчас пойдем? — спросил Физик.

— Думаю, что да. Только закроем люк, чтобы избежать новых неожиданностей.

— А нельзя ли взять вездеход? — спросил Кибернетик.

— Да... пожалуй, нет. Нужно как минимум пять часов, чтобы его подготовить, — сказал Инженер. — Разве только отложить экспедицию на завтра.

Но откладывать поход никому не хотелось. Выступили около одиннадцати, так как некоторое время заняла подготовка снаряжения. Словно договорившись, хотя никто этого не предлагал, пошли двойками, с небольшими интервалами, а единственный безоружный — Доктор — находился в средней двойке. То ли грунт в этом направлении был удобнее для пешего хождения, то ли они шли бодрее, но уже через час ракета пропала из глаз. Ландшафт понемногу изменялся. Все больше встречалось тонких серых чаш, которые они обходили; вскоре вдали показались куполообразные, отлогие с севера возвышенности, спадающие к равнине довольно крутыми террасами и обрывами. Их покрывали более темные, чем почва, пятна растительности.