Айзека охватило крайнее отчаяние.
«Так заберите и его тело! — подумал он. — Боги, не будьте жестокими, не оставляй на моих руках эту жалкую оболочку, которую нельзя похоронить!».
— Как убить мотылька? — спросил он.
Вермишенк очень медленно растянул в улыбке губы:
— Никак.
— Хватит мне мозги пачкать! — рявкнул Айзек. — Кто жив, того можно убить.
— Ты меня не так понял. Если рассуждать абстрактно, то мотыльки, конечно же, смертны. А следовательно, их теоретически можно перебить. Но у тебя никогда не появится такой возможности. Они живут в нескольких измерениях — я уже говорил об этом, и пули, огонь и тому подобное способны причинить им вред только в одной плоскости. Чтобы добиться успеха, необходимо нанести одновременно удары в нескольких измерениях или в одном причинить обширнейшую, несопоставимую с жизнью травму. Но ведь мотылек никогда не даст тебе такого шанса. Теперь ясно?
— Давай лучше рассуждать буквально. — Айзек с силой постучал по вискам пястями. — Как насчет биологического контроля? Хищники?
— Не существует таковых. Мотылек — вершина своей пищевой пирамиды. Мы почти не сомневаемся, что на его родине водятся животные, способные убивать мотыльков, но в радиусе нескольких тысяч миль от своего склада ты такого зверя не найдешь. Да к тому же, если приманить сюда этакое чудище, Нью-Кробюзону уже точно несдобровать.
— Проклятье! — выругался Айзек. — Ни хищников, ни конкурентов, еды — прорва… Неисчерпаемый запас свежатинки… Их не остановить!
— Не остановить, — кивнул Вермишенк и, помедлив, добавил: — А ведь мы обсуждаем ситуацию, когда они… когда они молоды. То есть не достигли половой зрелости. Но скоро ночи станут жаркими, и тогда… Стоит подумать, что может случиться, когда они дадут потомство.
Казалось, все застыло в комнате, воцарился холод.
Снова Вермишенк попытался совладать с мимикой, и снова Айзек разглядел на его лице страх. Вермишенк уже давно все понял и с тех пор боится.
В сторонке кружила конструкция, шипела и лязгала. Она теряла пыль и прочий мусор и двигалась хаотично, оставляя за собой сорный след.
«Опять сломалась», — подумал Айзек и вновь сосредоточился на допросе.
— Когда они дадут потомство? — спросил он.
Вермишенк слизнул пот с верхней губы.
— Слышал я, что они гермафродиты. Мы ни разу не видели, чтобы мотыльки совокуплялись или откладывали яйца. Знаем только с чужих слов, что во второй половине лета у них гон. В стае один становится несушкой… По срокам это будет примерно шин, в октуарии. Да, примерно в это время.
— Давай, выкладывай! — закричал Айзек. — Ведь можно что-то предпринять, и ты знаешь что! У Рудгуттера наверняка есть какие-то планы.
— Планы у него точно есть, но я в них не посвящен. Я… — Вермишенк замялся.
— Что?! — рявкнул Айзек.
— Я слышал, мэр и его помощники обращались к демонам.
Не дождавшись отклика ни от кого, Вермишенк сглотнул и добавил:
— Но те отказали в помощи. Даже за огромную взятку.
— Почему? — спросила Дерхан.
— Потому что демоны струсили. — Опять Вермишенк облизал губы, опять на лице отразился страх, который он так старался спрятать. — Вы понимаете? Демоны струсили. Как бы они ни выглядели, каким бы могуществом ни обладали… рассуждают они так же, как и мы. Демоны разумны, мыслят логично. Мотыльки им не по зубам, они это хорошо понимают.
В комнате никто не шевелился. Рука Лемюэля устала держать пистолет, но Вермишенк вроде и не собирался бежать, он погрузился в тягостные раздумья.
— Что делать будем? — Голос Айзека прозвучал нетвердо.
Нарастал скрежет конструкции. Машинка закрутилась на центральном колесе, вытягивая руки-манипуляторы и часто стуча по полу. На нее взглянула Дерхан, затем посмотрели Айзек, Дэвид и остальные.
— Не могу думать, пока в комнате это дурацкая железка! — взорвался Айзек.
Он вскочил и двинулся к конструкции, чтобы сорвать на ней злость, бессилие и страх. Но та повернула к нему стеклянный объектив, и две основные руки вдруг вытянулись, одна из них держала клочок бумаги. Ни дать ни взять человек, который развел руки от растерянности.
Айзек опешил, но не остановился.
Машинка ткнула правой рукой в пол, на сброшенный по пути мусор. Снова и снова она с силой била манипулятором в деревянную половицу. Левая конечность, с метелкой на конце, тоже дергалась, — то в сторону Айзека, то назад.
«Она же мне машет! — с изумлением понял он. — внимание привлекает!».
Правая, с шипом на конце, снова дернулась, указывая на доску, присыпанную пылью. Там было что-то написано.
Шип пробороздил пыль и даже оцарапал дерево.
Почерк был корявый, но вполне различимый.
«Ты предан!».
В полной оторопи Айзек таращился на конструкцию. Та махнула на него манипулятором, трепыхнулся нанизанный на острие клочок бумаги.
Остальные еще не прочли написанное на полу, но по выражению лица Айзека и странному поведению конструкции поняли: происходит нечто странное.
— Что там, Айзек? — спросила Дерхан.
— Я… я не понимаю, — прошептал он.
Конструкция вела себя так, будто пребывала в крайнем волнении — то стучала по половицам, то махала бумажкой. Айзек наконец догадался протянуть руку, и манипулятор чистильщика перестал дрожать. Айзек снял с острия мятый листок и разгладил его.
Дэвид же сорвался со стула и бросился к Айзеку.
— Айзек! — в ужасе закричал он. — Погоди!
Но Айзек уже прочитал, у него полезли на лоб глаза, отпала челюсть.
Прежде чем он успел произнести хоть слово, Вермишенк, заметивший, что за ним уже не следят — разыгравшаяся сценка отвлекла Лемюэля, — вскочил на ноги и устремился к двери. Но забыл, что она на запоре. Сообразив, что побег не удался, Вермишенк завизжал. Он здорово испугался. Дэвид попятился от Айзека, к Вермишенку и к двери. Айзек резко повернулся, сжимая в руке бумагу, и посмотрел на Дэвида, а затем на Вермишенка с безумной ненавистью.
Лемюэль осознал свою ошибку и взял Вермишенка на прицел, но тут Айзек угрожающе двинулся к пленнику и оказался на линии огня.
— Айзек, уйди, — выкрикнул Лемюэль. Вермишенк заметил, что Дерхан уже на ногах, что Дэвид пятится от Айзека, что в углу поднялся незнакомец в капюшоне, принял диковинную, но явно агрессивную стойку. Лемюэля было не видно, его заслонял собой разъяренный Айзек.
Айзек привел взгляд с Вермишенка на Дэвида, взмахнул клочком бумаги.
— Айзек! — снова закричал Лемюэль. — Не засти, мать твою!
Но Айзек был до того взбешен, что утратил дар слуха и речи. Поднялась какофония: кто требовал ответить, что на бумажке, кто упрашивал отойти, не заслонять Вермишенка, кто рычал от ярости, кто кричал, как огромная птица. Айзек, казалось, решал, кого хватать, Дэвида или Вермишенка. Ткнувшись еще раз отчаянно в дверь, Вермишенк повернулся, решил защищаться.