Наконец была забита последняя свинья. Измученные палачи качались от усталости, все в испарине крови. Они перекинулись несколькими словами, хрипло посмеялись, а затем тот, которого звали Бен, отвернулся от своих товарищей и подошел к Дерхан. Двое других за его спиной разрубили первую тушу и вывалили внутренности в огромную лохань.
— Ди, — спокойно сказал Флекс, — я тебе рад, но целовать не стану.
Он указал на свою промокшую одежду и окровавленное лицо.
— Благодарю, — ответила она. — Мы можем выйти отсюда?
Нагнув головы, они прошли под неровно двигающимися мясными крюками и направились к темному выходу. Затем поднялись по лестнице в цокольный этаж. По мере того как синевато-серые тона неба все больше просвечивали сквозь грязные потолочные окна узкого коридора, свет в помещении становился не таким мертвенным.
Бенджамин и Дерхан свернули в комнату без окон, заполненную бочками, насосами и разбросанными ведрами. За дверью висело несколько грубых халатов. Дерхан молча смотрела, как Бен снимает свою изгаженную одежду и бросает ее в ведро с водой и моющим порошком. Он почесался и с наслаждением потянулся, затем мощно накачал в бочку воды. Его обнаженное тело было все в потеках вязкой крови, как у новорожденного. Он насыпал немного порошка под брызжущую струю из насоса и помешал холодную воду, чтобы взбить пену.
— Твои приятели с большим пониманием относятся к тому, что ты вот так просто уходишь перепихнуться, да? — тихо заметила Дерхан. — Что ты им сказал? Что я похитила твое сердце, а ты мое, или что у нас с тобой чисто деловые отношения?
Бенджамин подавил смешок. Он заговорил с сильным «болотным» акцентом, разительно отличавшимся от аристократического выговора Дерхан.
— Ну я же сверхурочно работал. И предупреждал их о твоем приходе. Они знают только, что ты девчонка, которая влюблена в меня, а я влюблен в тебя. Да, пока не забыл: этот парик — просто чудо. — Он криво усмехнулся. — Очень тебе идет, Ди. Ты в нем неотразима.
Он забрался в бочку, враз покрывшись мурашками. На поверхности воды осталась густая кровавая пена. Запекшаяся кровь и въевшаяся грязь медленно сползали с его кожи. Он на минуту закрыл глаза.
— Я быстро, Ди, честное слово, — прошептал он.
— Не торопись, — ответила она.
Голова его исчезла в мыльных пузырьках, на поверхности же остались завитки жидких волос, которые вскоре тоже утонули. На мгновение он задержал дыхание, а затем начал яростно тереть под водой свое тело, то привставая, чтобы набрать воздуха, то снова погружаясь целиком.
Дерхан наполнила водой ведро и встала позади бочки. Когда Бен окончательно вынырнул, она медленно окатила его голову, смывая последние следы мыла и крови.
— О-о-о, как хорошо! — пробормотал он. — Пожалуйста, еще.
Дерхан снова облила его водой.
Наконец он вышел из своей ванны, которая выглядела теперь как после кровавой резни. Слил отвратительные остатки в приколоченный к полу желоб. Было слышно, как грязная вода зажурчала где-то за стенкой.
Бенджамин облачился в грубый халат.
— Ну что, приступим к делу, любовь моя? — подмигнул он ей.
— Жду ваших указаний, сударь, — ответила она.
Они вышли из мойки. В конце коридора, освещаемая лучами, проникающими через потолочное окно, находилась комнатка, в которой Бенджамин спал. Войдя, он закрыл дверь на ключ. Комната была похожа на колодец: в высоту гораздо больше, чем в ширину. В квадрате потолка находилось грязное окошко. Дерхан и Бенджамин перешагнули через тонкий матрас и подошли к старому платяному шкафу — антикварной реликвии, чья обветшалая пышность разительно не сочеталась с трущобным окружением.
Бенджамин запустил руку в шкаф и вывалил несколько засаленных рубах. Он просунул руку в отверстия, специально просверленные в деревянной спинке шкафа и, слегка покряхтев, снял ее, осторожно наклонил, положил на пол.
Дерхан заглянула в небольшой кирпичный проем, открытый Бенджамином, в то время как он нашарил на полке шкафа спичечный коробок и свечку. Чиркнув спичкой, он зажег свечу, прикрыв ее от холодного ветра, который струился из потайной комнаты. Затем вошел в проем и осветил редакцию «Буйного бродяги».
Дерхан и Бенджамин зажгли газовые лампы. Комната казалась огромной, особенно по сравнению с примыкавшей к ней спальней. Воздух внутри был тяжелым, застоявшимся. Никакого естественного освещения. Высоко наверху виднелись очертания светового люка, но стекло было закрашено черным.
По комнате были расставлены полуразвалившиеся стулья и пара письменных столов, ломящихся под тяжестью бумаг, ножниц и печатных машинок. На одном из стульев сидела отключенная конструкция с потухшими глазами. Одна нога была сломана и оторвана, из нее высыпались медные проволочки и осколки стекла. Стены были заклеены афишами. По периметру комната была завалена пачками гниющих номеров «Буйного бродяги». У отсыревшей стены стоял печатный пресс — железная махина вся в копоти и краске.
Бенджамин сел за самый большой стол и подтащил к себе ближний стул. Он закурил тонкую длинную сигарку. Тлела она медленно, но чадила нещадно. Дерхан тоже закурила. Она ткнула пальцем в конструкцию.
— Как поживает наш старикашка? — спросила она.
— Чертовски шумит, его нельзя включать днем. Мне приходится ждать, пока все не уйдут. Но и пресс гремит дай боже, так что все равно. Раз в две недели он всю ночь без устали крутит, и крутит, и крутит это проклятое колесо. Я только подбрасываю ему уголька в топку, показываю, что надо делать, а сам иду давить подушку.
— А как дела с новым номером?
Бенджамин указал на перевязанную стопку газет под своим стулом.
— Неплохо. Надо бы еще немного допечатать. Мы тиснули заметочку о твоем переделанном из цирка уродов.
Дерхан махнула рукой:
— Это все ерунда.
— Нет, но это… знаешь… это хлестко… Выборы не за горами. «Лотерею на мыло!», выражаясь менее резко. — Он усмехнулся. — Знаю, это почти то же самое, что и в предыдущем номере, но сейчас время такое.
— В этом году ты не стал счастливым победителем? — спросила Дерхан.
— Ага. Мне только один раз в жизни повезло, много лет назад. Я помчался на выборы, гордо сжимая в руке свой призовой бюллетень, и проголосовал за «Наконец мы прозрели». Юношеский порыв. — Бен хохотнул. — Ты ведь тоже не можешь стать избирателем автоматически, верно?
— Еще чего, Бенджамин, откуда у меня столько денег! Да если б и были, я лучше бы истратила на «Бэ-бэ». Нет, в этом году я тоже не выиграла.
Бенджамин разрезал бечевку на пачке газет и сунул Дерхан несколько экземпляров. Она взяла верхний и взглянула на первую полосу. Каждый номер представлял собой одинарный лист, сложенный вчетверо. Шрифт первой полосы мало чем отличался от того, которым пользовались «Маяк», «Раздор» или любое другое легальное печатное издание Нью-Кробюзона. Однако внутри «Буйный бродяга» был буквально испещрен заметками, лозунгами и призывами, набранными мелким шрифтом. Выглядело не очень красиво, зато действовало эффективно.