— Скажите хоть, что вы делать собираетесь, — обиделся я.
— Срезать сетчатку, имплантировать диод, переводящий световое воздействие в слабый ток, нарастить искусственную сетчатку с чипом преобразования зрительной информации в сигналы… Неплохо? Одновременно будет изменен пол пациентки. Вряд ли сейчас уместно перечислять этапы этой сложной операции. Надеюсь, вы не из общества охраны животных, дружище?
— При чем здесь животные?
Дзюитиро и Херми рассмеялись.
— Я уже знаю, что нет, не волнуйтесь, иначе я не утвердил бы вас свидетелем добровольного согласия пациентки. — Он взглянул на часы. Видимо, ещё оставалось немного времени до начала операции. — От этих ребят, знаете ли, одни проблемы. Эти озабоченные мировыми проблемами люди уже приравняли человека к мухе-дрозофиле. Мол, он такое же животное, ничуть не лучше. А ведь как хорошо начинали! Кто же против гуманных правил оперирования? Разве мы не создали тепличные условия жизни для подопытных мышей? Но им всё было мало.
— Доктор Дзюитиро работал в компании моего отца, руководил лабораторией биомедицинских исследований. Оядзи помог найти ему новое место работы, когда лабораторию закрыли…
— А я уже слышал про МКБ, — похвалился я, — что они тоже мешают настоящим учёным.
— Верно, — немного удивился доктор Дзюитиро. — Особенно сомнология от этих поборников страдает. Как получить новое лекарство, если со всех сторон тебе в шею сопят биоэтики и защитники людей-животных? — Он развёл руки и глянул на Херми. — Пришлось уйти в практическую медицину, иначе свистун грозил возбудить против меня преследование… Я уверен, что этическое регулирование — только средство в неявной конкурентной борьбе, этот факт чуть ли не светится в их «Бюллетене медицинской этики»! — Доктор раскраснелся и потёр окуляры, словно они запотели.
— Не волнуйтесь так, — сказала Херми и повернулась ко мне. — Доктор Дзюитиро много натерпелся от этой братии.
Я остался в кабинете и мог наблюдать за операционной через голик. Мне показывали только самый общий план, и всё равно глядеть на него было страшновато. Вот и читал электронные журналы, пока Херми оперировали. Поначалу вообще буквы не мог узнать, хотя кану я с пяти лет учить начал. А потом притерпелся, отключил звук и перестал за неё волноваться.
Сперва мне медицинский журнал попался, но я в нём ничего не понял. Липидный обмен, сыворотка крови, патологические изменения! Вообще ни одного слова знакомого не было. А ведь я совсем недавно генетикой интересовался, образовательный канал смотрел… Может, это со мной от волнения? Я отодвинул этот журнал и взял другой, попроще. Там я прочитал заметку про какого-то сумасшедшего. Он соорудил ракету и поднялся на высоту в сто камэ, и вот теперь ему срочно надо взлететь снова, а то премию не получит. Просит кредит, в общем.
И тут мне Аоки позвонила.
— Куда это тебя занесло? — удивилась она, когда увидала интерьер клиники.
— Да так, Херми попросила меня с ней в больницу съездить, — промямлил я.
— Вот как? — нахмурилась девушка. — А то я решила, что ты на приёме у мэра. Поедешь сегодня на Полосу? Просто так, бои айбо поглядеть и всё такое?
— Сезон же закрыт.
— Пока снег там не лёг, покатушки не отменяются. Давай подъезжай к «Падшему небоскрёбу» часов в пять, ёси?
Я прикинул время и согласился. Всё равно придётся что-то возбуждающее глотать, заодно проконсультируюсь у Гриба. Или не стоит, чтобы потом у него полиция не выпытала? Я представил, как слоняюсь весь на нервах по квартире, гляжу на будильник и жду сигнала к ограблению. Нет уж, лучше забыться в развлечении.
Я взял другой электронный журнал, и мне как назло попалась статья про систему наказаний. Из неё я узнал, что бывает условное осуждение, которое называется «пробация», и «пероул», то есть условно-досрочное освобождение. Что одно, что другое — звучало зловеще. И ещё я узнал, что у нас на острове за условно осужденными непрерывно следят чипы и люди. Что мне Тадаси и говорил. И таких надзирателей десятки тысяч! В смысле — людей. Они командуют поднадзорными и вообще говорят им, где следует жить и с кем общаться. Если меня условно осудят, с камайну придётся распрощаться… И стоит ли тогда затевать всё это жуткое предприятие? Хотя нет, я ведь как раз собирался отделаться от камайну после ограбления. А может, остановиться пока не поздно и просто кататься с байкерами? Я поймал себя на этой мысли и поскорее отодвинул гнусный журнал.
Что за настроение перед самой кражей!
— Зачитался! — услышал я бодрый голос и вскочил. В дверях стояла Херми и слабо улыбалась. — Скучаешь без меня?
Усталый доктор Дзюитиро поддерживал пациентку под локоть.
— Ты что, передумала? — удивился я.
— Принимайте новорожденного, Егор-сан, — произнёс хирург торжественно.
— Всё уже, операция позади. Гляди, что мне подарили на память.
— Так ты теперь отоко? И как тебя называть?
— Кедзи, я уже выбрала… То есть выбрал.
Он показал бумажный кошелёк тато и крошечную бутылочку с экстрактом из крови, всё это было завёрнуто и перевязано красной лентой. На пакете крепился ломтик сушёного моллюска аваби, тот символизировал счастливое событие. Так мне «новорожденный» юноша сказал. А в тато лежали гольки с изображением варэмэ и разными этапами приживления данкона. Мне чуть дурно не стало, а X… то есть Кедзи прямо лучился счастьем.
— Ладно, скорее вези меня домой, пока анестезия действует. А то упаду прямо посреди коридора, потащишь на себе.
— Ничего, не надорвусь.
— Будьте осторожны, молодой человек, берегите вашего юного друга, — напутствовал меня врач.
И мы отправились обратно. По дороге Кедзи то и дело трогал левый глаз, туда ему воткнули линзу с живительным раствором. Тот понемногу выделялся и уже начал лечить роговицу глаза. А ещё ему «ампличипы» вживили в паху — чтобы они отслеживали реакцию организма на изменения. В общем, непростое это дело оказалось. А Кедзи отчего-то радовался. Поехать на покатушки, само собой, он сегодня не мог.
Я пристегнул Кедзи к седлу и уселся за рога. Глупые белые носки с торчащим пальцем и халаты мы бросили в корзину.
— Держись крепче!
Камайну обхватил меня за пояс и прижался лицом к спине. Я ощутил под его суйканом крошечные бугорки грудей. Наверное, пройдёт ещё не одна неделя, прежде чем они пропадут.
— Ты меня не разлюбишь? — вдруг спросил он, когда мы вырулили по пандусу в пасмурный день.
— О чём речь! Только сексом больше не будем заниматься, ладно? Не хочу быть буру секкасу. Мне яой-манга никогда не нравилась.
Кедзи, кажется, надулся или же углубился в новые переживания.
До половины пятого я пробовал смотреть голик и вспоминал план действий на ночь. Вроде всё в памяти сохранилось, но запись толмача я всё-таки прослушал. Звучало легко и просто. Потом эту запись я тщательно стёр, конечно. Ещё я потренировался приёмы выполнять и удары, которые в прошлый раз от старца-сэнсэя в голике узнал.