Но и вторая буква получилась не лучше. Правда, клякса была другой формы – вроде ракеты.
Самсон Колыбанович поглядел на Костю задумчиво. Он как будто решал – то ли послать лживого и наглого отрока чистить отхожие места, то ли уж сразу повесить на покляпыя березоньке…
– Интересно знать, где тебя учили, – сказал он. – Разве что в пустыне, где розги, должно быть, на вес золота…
У западных рыцарей с этим делом было туго.
Мало того, благородные графы да бароны даже гордились своей неграмотностью – ведь они не монахи какие-нибудь, не крючкотворы судейские, с них воинской науки хватает…
Вот и ставили на своих договорах вместо подписи крестик или отпечаток грязного пальца…
Даже стихи для своей Прекрасной Дамы рыцарь был вынужден складывать в уме!
На Руси же к грамотности относились с особым почтением – и уж, во всяком случае, невежеством не бахвалились.
Среди достоинств Добрыни, например, всегда подчеркивается его грамотность.
Завзятыми книжниками богатыри, конечно, не были, но уж надпись на камне прочитать могли. Иначе для кого эти надписи делали? Можно же было нанести на камень что-то вроде дорожных знаков. Такие знаки называются пиктограммами.
Стрелка направо – череп и кости.
Стрелка налево – два голубка с обручальными кольцами.
Стрелка прямо – знак рубля или доллара.
Так нет же!
…На камешке надпись подписана:
«Старому да казаку да Илье Муромцу
Три пути пришло дорожки широкие:
А во дороженьку-ту ехать – убиту быть,
Во другую-ту ехать – женату быть,
Да во третью-ту ехать – богату быть».
Мало того, после каждой поездки Илья возвращается к камню и собственноручно «поднавливает» надпись:
«Да и та была дорожка прочищена».
Правда, Алеша Попович, наткнувшись на подобный камень, просит своего спутника:
– А и ты, братец, Еким Иванович,
В грамоте поученый человек!
Посмотри на каменю подписи,
Что на каменю написано.
Но тут уж позвольте не поверить: быть того не может, чтобы попович, сын священника, да не умел читать!
Уметь-то Алеша умеет, но Еким Иванович – оруженосец, вчерашний «паробок», и нужно ведь пацану напомнить, кто тут старший!
Не диво была грамотность на Древней Руси.
Когда Солнышко Владимир сажал очередного бедолагу в погреб, и то
…Еще выдали ему да полну порцию,
Еще дали ему да свечи воску ярого,
Еще дали книг да сколько надобно.
Так появилась первая тюремная библиотека на Руси…
Писать-читать в былинах навострились даже враги – и Калин-царь, и Тугарин, и даже Идолище Поганое. Они то и дело отправляют князю Владимиру оскорбительные письма. Правда, гонец должен вызубрить послание наизусть – вдруг на Руси никто грамоте не знает?
Да нет, в те времена многие знали, это сейчас разучились…
Вот только давалась эта грамота тяжело. «Азбуку учАт – на всю улицу кричат», гласит поговорка. Розог учителя не жалели.
Другая поговорка была у родителей, отдававших свое дитятко в учение: «Мясо ваше, а кости наши». То есть лупи его за лень как сидорову козу, только не калечь. Плохо? Конечно, плохо.
Теперь учителям трогать детей строго-настрого запрещено. Дети это быстро понимают и поэтому плюют в педагогов жеваной бумагой. Тоже мало хорошего.
…А пергамент и вправду был очень дорог, и использовали его многократно, по нескольку раз переписывая, к примеру, летописи…
И каждый раз вносили туда все новые и новые поправки, из-за которых нынешние историки и мучаются…
– Да сдались вам эти перья! Перья – это вчерашний день! Нечего невинных гусей щипать!
С этими словами запыхавшийся Колобок вспрыгнул на лавку и положил на стол коробку с фломастерами.
«Какой я все-таки молодец, – подумал Костя. – Все предусмотрел!».
На самом деле коробку в рюкзаке он забыл совершенно случайно, но надо же себя подбодрить!
Самсон Колыбанович достал первый попавшийся фломастер, догадался снять колпачок и провел у самого краешка пергамента четкую красную линию.
– О! – сказал он. – Это что-то!
Костя быстро расправился со второй кляксой и спросил:
– Начнем с Алеши Поповича?
– Почему с Алеши? – удивился Самсон.
– Так ведь он на букву «А»! – сказал Костя.
– А-а! – сказал Самсон Колыбанович. – Нет, начинать надо с самого старшего богатыря…
– Святогора! – блеснул знаниями Жихарев.
– Эх, если бы, – сказал Самсон. – Под Святогора можно столько добра списать, что ужас! Я бы из этой заставы сделал игрушечку! И все были бы довольны… Но нет с нами Святогора. Начинай с Ильи Ивановича и далее по старшинству и значению… Несколько слов про каждого еще подпишешь – чем славен, сколько служит, нет ли взысканий… Грамотный, разберешься! А я пойду себе, не буду над душой стоять…
И оставил паробка наедине с Колобком и бесконечным пергаментным свитком.
И тут до Кости дошло, что знает он только трех классических богатырей, а их ведь тут три десятка…
– Не кручинься, – сказал Колобок. – Прямо из книжки и списывай. Чего мудрить?
Жихарев выбрал деловой черный фломастер, занес его над листом, но вдруг остановился.
– Колобочек, – сказал он. – А если ученые найдут когда-нибудь мою писанину?
– Ну и что?
– Анахронизм получится! Не было тогда фломастеров!
– Нашел о чем печалиться, – сказал Колобок. – Фломастерные чернила выцветут быстрее здешних, что на жирной саже с рыбьим клеем замешаны. Да и обновят этот пергамент еще многажды…
Костя вздохнул, высунул язык и вывел:
«Ведомость богатырская».
А потом, с отступочкой:
«Мурамец Илья Иванович, русский, старый, казак, был, учавствовал, привликался…»
Его в былинах по-разному зовут: Илья Муромец, Мурович, Муравленин, Моровленин. Ильюшенька, Илейко, Илеюшка… Но всегда он Иванов сын. Других отчеств не встречается.
Он главный герой русского эпоса. Он военный вождь всех богатырей. Он принимает клятвы, решает споры, первым идет в сражение – как и положено герою.