Я вошла в Интернет и прочла массу сообщений о том, как негативно наша оппозиция относится к проведению этого конкурса. Они заранее объявили, что проведут свои акции протеста именно в те дни, когда в Баку будет проходить конкурс «Евровидения». И это особенно обидно, ведь такое событие бывает один раз в жизни. Мы считали, что это будет праздник для всех граждан нашей республики, для всех горожан. А наши оппозиционные деятели, наоборот, стараются сорвать этот праздник. По-моему, они не правы. Все митинги и демонстрации можно проводить после проведения конкурса. Хотя, конечно, их тоже можно понять. Такого интереса к их действиям уже точно не будет.
И еще я с ужасом узнаю, что некоторые южные страны очень недовольны тем, что подобный конкурс пройдет в мусульманской стране, то есть в Азербайджане. Это тоже очень обидно. И особенно обидно, что несколько лет назад конкурс уже проходил в мусульманской стране, когда победила Турция. Кажется, тогда их соседи не посмели сделать им замечания или возражать против проведения конкурса в Турции. Конечно. Ведь Турция не просто крупная региональная держава, но и член НАТО. Но еще Турция не просто мусульманская страна, а государство, где уже давно и успешно правит религиозная партия премьера Эрдогана. И им никто не предъявлял таких претензий, как нам. В который раз убеждаюсь, что в политике не бывает ни чести, ни справедливости, ни равноправия. По-прежнему правят сила и целесообразность во всех их проявлениях. Чем больше я читала сообщений в Интернете, тем больше убеждалась, что слишком влиятельные силы не хотят, чтобы в нашей стране проходил этот конкурс. Даже проработав столько лет в нашей группе, даже имея боевой опыт и получив звание майора, я все еще не могла даже представить себе, насколько циничным и страшным будет продолжение этой истории.
Прошло еще несколько дней. О пропавшей Люде мы ничего не узнали. Она словно растворилась в воздухе. Единственное, что удалось узнать о ее семье, — были не совсем утешительные сведения о ее муже, который попал в больницу с сердечным приступом. В реанимацию к нему никого не пускали, поставив сотрудника полиции у дверей. Наша работа с Гольдфарбом успешно продвигалась. Дополнительно вызванные специалисты проверяли все поставляемое оборудование, отряды кинологов со служебными собаками уже работали: всех прибывающих туристов и гостей достаточно тщательно контролировали. Яков Аронович действительно был выдающимся специалистом, и постепенно я начала понимать, почему Гольдфарб не приехал к нам в качестве официального эксперта, каковым он в действительно и являлся. Он был слишком опытным и слишком известным аналитиком в мире, о присутствии которого в Баку в период до проведения конкурса «Евровидения» просто нельзя было сообщать. Иногда он позволял себе появиться на конспиративной квартире и даже дважды встречался с полковником Кафаровым. Нужно было видеть, как эти два матерых волка разговаривали. Они понимали друг друга с полуслова, жеста, полунамека. Один говорил, другой подхватывал, первый продолжал, второй завершал его мысль.
По большому счету, в любой профессии все профессионалы говорят на одном, только им понятным языке, который недоступен для дилетантов и непосвященных. Я все время думала, что мы не смогли бы найти лучшего профессионала, чем Яков Аронович, а наше Министерство национальной безопасности не сумело бы найти такого опытного аналитика, как Микаил Алиевич Кафаров. Если бы я знала заранее, чем все это закончится, я бы так не восторгалась их высоким профессионализмом. Но разве нам дано знать, что произойдет с нами в будущем?
Наша литературная конференция прошла просто замечательно. Все доклады были обобщены и изданы отдельным двухтомником. Яков Аронович продолжал работать в нашем институте, копаясь в архивах по утрам, чтобы днем снова проверять карты и схемы построенного «Кристалл-холла». Никого уже не удивляло, что этот пожилой человек по утрам гуляет вокруг построенного дворца на бульваре, внимательно наблюдая за строителями и подъезжающими машинами. И еще я поняла, что ему было так легче работать. Когда на него не давили официальные лица, с чьим мнением он должен был считаться. И когда вообще он не слушал никаких рекомендаций, полагаясь на свой опыт и собственную интуицию.
Для приема гостей он предложил создать специальную группу, подключив к ней специалистов из Министерства связи, которое проверяло все приехавшие к нам делегации. По Интернету легко было отследить действительно известных и талантливых специалистов, но рядом с ними всегда появлялась целая толпа сопровождающих их лиц. Созданная группа операторов обязана была проверять по имеющимся в их распоряжении сайтам и поступавшей информации всех членов сопровождающей группы, что было достаточно просто, если певец или певица, победившие в отборочном конкурсе, проходили проверку у себя на родине. Вы не поверите, но проверялись даже «Бурановские бабушки», которые должны были прибыть из России со своими сопровождающими. Уже было заранее известно, что их поселят в комфортабельной вилле за городом и патронировать гостей из России будет зять президента.
Мне казалось, что все идет по плану и мы успешно двигаемся к началу конкурса, когда наконец к нам прибудут делегации со всей Европы, чтобы отметить этот праздник вместе с нами. Иногда в Интернете или в наших оппозиционных газетах появлялись статьи против проведения «Евровидения» в нашей стране. Честное слово, я так до конца и не понимала некоторых своих соотечественников. Ведь это такой праздник для всего народа, такое событие, которое бывает один раз в жизни. Вместо того чтобы изо всех сил поддерживать и радоваться со всеми этому конкурсу, они искали любой повод опорочить проведение конкурса «Евровидения» в нашей стране или вообще сорвать его проведение.
Мне всегда казалось, что это неправильно. Ведь можно критиковать кого угодно, можно быть недовольным властью конкретных людей, можно вообще уйти в жесткую оппозицию и критиковать правительство. Но как можно уходить в оппозицию собственному народу, который так радуется и гордится этим праздником? Наверное, я слишком категорична.
В один из дней я встретилась с Самиром Бехбудовым, который ждал меня на конспиративной квартире, вместо полковника Кафарова. Я не удивилась. Бехбудов официально считался руководителем нашей группы и часто встречался со мной вместо полковника. Я достаточно кратко рассказала ему о событиях нескольких последний дней, о новых рекомендациях Гольдфарба. Бехбудов записал несколько предложений в свой блокнот. Когда я закончила, он сделал длинную паузу и спросил меня:
— Как ты считаешь, Яков Аронович уже закончил свою работу?
— Разумеется, нет, — удивилась я, — в наших интересах, чтобы он находился здесь до конца мая, пока мы не проведем этот конкурс «Евровидения». Он изумительный аналитик и слишком ценный специалист, чтобы мы могли себе позволить отпустить его накануне приезда такой массы гостей.
— У нас есть подозрения, что кто-то охотится именно за Гольдфарбом, — пояснил Бехбудов, — возможно, с этим связано убийство Тушиева и исчезновение Люды Борисенко. Кто-то хочет выйти на самого Якова Ароновича, точно зная, что с ним будут работать члены нашей группы.
— Может быть, — согласилась я, — Микаил Алиевич тоже так считал. Кстати, куда он делся?