– Эй, ты чего? – возмущенно, но без осуждения уставилась на него Ася.
Она лежала на боку, но перевернулась на спину, одной рукой прикрыв грудь, другой – тонкую полоску растительности внизу живота.
– Ты где была?
– Здесь я была!.. Одеяло отдай, извращенец!
Павельев шлепнул себя ладонью по голове и укрыл Асю:
– Не было тебя здесь!
– Ага, давай, еще что-нибудь придумай!..
– Дура ты!
Он резко повернулся к ней спиной и шагнул к двери.
– Стоять! – под звук разжимающегося матраса скомандовала женщина.
Он остановился, но не повернулся к ней. Неслышно было, чтобы она одевалась, а смотреть он на нее боялся. Вернее, не хотел, чтобы Ася снова назвала его извращенцем.
– Ты зачем дурой меня обозвал? – без вызова, ласкающим слух голосом спросила женщина.
– А зачем ты меня дуришь?
– А скучно вдруг стало, решила поиграть с тобой… И не надо меня больше дурой называть…
Она вдруг подошла к Юре, обняла сзади, прижившись к его спине оголенной грудью. Но Павельев ничего не испытал. Ася провела рукой по его груди, опустила ее до пупка. И снова безрезультатно.
– Мокрый ты, – ласково сказала женщина.
– Дождь на улице, я по двору ходил, тебя искал.
– Нашел?
– Вроде бы да.
– Ты рад этому?
– А ты как думаешь?
– Тебе страшно было без меня остаться?
– Э-э…
– Страшно. Я знаю, что страшно… Но ты не бойся, я не убегу. Я всегда буду с тобой… Сними рубашку, тебе надо ее просушить…
Ася сняла с Юры рубашку, стала расстегивать ремень на джинсах.
– Не надо.
Он не хотел, чтобы она видела его протез, и Ася это поняла.
– Я хочу посмотреть, какой он у тебя.
А может, она имела в виду что-то другое?.. От этой мысли в Павельеве пробудилось желание, и он вместе с Асей упал в ее постель. Но дело не двинулось с мертвой точки. Ему стало стыдно за себя.
– Ничего, это не страшно. Это совсем не страшно, – сказала Ася, крепко прижалась к нему и затихла.
И так вдруг уютно стало на душе. Хотя и не спокойно. Ведь у женщины на языке может быть одно, а на уме другое. Может, Ася успокаивает его, а в душе презрительно смеется… Но нет, не чувствует он в ней коварства. Такое ощущение, что душой она с ним говорит, а не языком.
– Главное, чтобы мужик был рядом. Крепкий мужик должен быть, сильным… Это я о тебе. – Женщина с душевной улыбкой заглянула ему в глаза. – И еще мужик должен быть беззащитным…
– А это ты про кого?
– Я хочу, чтобы ты был передо мной беззащитным.
– Ну, если перед тобой…
Он вдруг почувствовал, что пьянеет. Без вина пьянеет.
– Никогда не был перед женщинами беззащитным. Всегда их в страхе держал… И даже обижал… Очень сильно обижал…
Ну вот, и язык развязался.
– Ты? Очень сильно женщин обижал? Не верю.
– Я очень жестоким был… Очень-очень. Самому за себя противно… Может, я за это и наказан, – хлопнул он себя по культе. – И ногу потерял, и все остальное. Может, оно и правильно… А ведь это Егор твой виноват. Он должен был жгут снять, а не снял… Но ведь он тоже наказан? Его нет, а ты со мной… Только я не знаю, хорошо это или плохо.
– А почему это может быть плохо?
– Потому что ты можешь меня предать.
– Ну, еще могу…
– Что значит, еще?
– Мы же еще никто друг другу. Но если ты скажешь, что хочешь со мной жить, я буду твоей. Потому что сама хочу с тобой жить…
– Я хочу быть с тобой.
– Очень хорошо. Сегодня вечером накроем стол, сыграем гражданскую свадьбу. На законную жену я не претендую. Мне и так хорошо…
– Ну, я бы на тебе по всем законам женился, – понесло Павельева.
– И как ты это себе представляешь? Паспорта в загс понесем, а там ориентировка на меня. Здрасьте – приехали.
– Потом распишемся. Когда я освобожусь.
– Откуда ты освободишься? – недоуменно глянула на него Ася.
– Из мест не столь отдаленных… Я же с тобой был, когда твой бывший тебя отравить хотел. Я же видел, как он тебе в чашку что-то подмешал. Я решил, что это яд, незаметно поменял чашки, он дуба дал…
– Но тебя же там не было! – Ася взбудораженно смотрела на Юру.
– А кто докажет?
– Ну, я не знаю. Отпечатки какие-то должны быть…
– А руки у меня мерзнут, поэтому я в перчатках хожу…
– Да ладно тебе! – С натянутой игривостью Ася легонько толкнула Павельева в плечо.
– Что ладно? Нормально все. Мне много не дадут. Я же не мог точно знать, что в чашке отрава? Не мог. Может, Толик просто сахарку добавить решил, а я просто перестраховался. Если бы я хотел его убить, но у меня таких мыслей не было. Ну, припишут неумышленное убийство, за это дадут года два-три… Я же раньше как думал, когда сидел. Вот отсижу, вернусь и такого жару бабам задам… А в этот раз я о тебе думать буду. Домой вернусь, а там ты меня ждешь, эта мысль меня греть будет…
– А если не буду ждать?
Павельев закрыл заслезившиеся вдруг глаза. Открыл душу и получил плевок. Что ж, сам виноват.
– Если я сама сяду?
– За что?
– Ну, не знаю… Егора убили, а я как бы соучастница…
– Ты же не заставляла его убивать?
– Нет, конечно… А еще я с деньгами скрыться пыталась. Я же их в полицию должна была сдать.
– Не было никаких денег. Не было!
– Да их и так нет…
Юра хотел сказать, что деньги есть, и ему с них причитается доля, как вдруг залаял Тамерлан. Учуял пес, что к дому кто-то подъехал, но тут же успокоился, признав своего. Уж не Макс ли это пожаловал?
Павельев поднялся, подошел к окну и увидел стоящий за воротами внедорожник «Мерседес», возле которого стоял, оглядываясь по сторонам, Макс. То ли каких-то людей он боялся, то ли дождь его пугал, который стих, но мог начаться снова.
Юра спустился вниз, открыл ворота, пожал брату руку, обнял его, как водится в таких случаях.
Макс быстро и мелкими порциями втянул в нос воздух.
– Что-то духами женскими от тебя пахнет. Или показалось?
– Может, показалось, может, нет?
– Ася где?
– В доме.
– А почему не в подвале?
– Я что, оправдываться перед тобой должен? – покосился на брата Юра.