Но Вера, как успел заметить Виктор, и сама чувствовала, что не дотягивает, что не понимает искусства по-настоящему. За все ее годы игры в бомонд она так и не смогла подучиться или хотя бы попросту набить глаз, чтобы сходу отличать подлинное произведение искусства от продукта профанации и ремесленничества. Вик знал, что эта женщина фатально не имеет вкуса, как многие не имеют музыкального слуха или не различают цвета. Когда он впервые это заподозрил, то тут же провел эксперимент, подсовывая кураторше, ставшей к тому времени уже его любовницей, работы еще не разрекламированных авторов, еще не оцененные прессой и молвой. И тогда он, надо сказать, не без озорного удовольствия открыл то, что эта галерейная дама, неуклонно стареющая, но купающаяся в больших деньгах, ни бельмеса не смыслит в живописи. Но это знание он оставил только для себя.
Как бы там ни было на самом деле, а возможно, именно поэтому, каждая похвала, каждое льстивое слово в ее сторону, говорящее о якобы присущей ей чуткости к прекрасному, звучало для нее так же умиротворяющее, как райская музыка, дурманящая, лишающая воли и последнего ума.
* * *
– …И... нет, ну только представь себе: только я туда добрался, как она вдруг выворачивается и вся такая разобиженная накрывается одеялом. Я – в шоке! Весь в непонятках. Толкаю ее и спрашиваю, мол, что случилось-то? А она мне заявляет: «Хочешь продолжения игры? Тогда иди брейся!» Ты понимаешь?! Я ошалел от такого заявления, а она, оказывается, ненавидит, когда ее царапает в паху. Она так и заявляет мне: «Не люблю эту вашу «трехдневную небритую гордость на щеках», а люблю, чтобы кожа у мужчины на лице была нежная, как у младенца, или хотя бы такая, как на моих бедрах». Ты представляешь?!.
– Да, Столик, не повезло тебе с девчонкой! – равнодушно промычал Шмилкин.
Он уже битый час ковырялся в разобранном на части компьютере, а в это время Толик Столовой, сидя в углу на старом диване под пальмой в кадке – в так называемой зоне релаксации, – пил кофе из большой кружки и увлеченно рассказывал о своих недавних приключениях.
– Да у меня… – продолжал тараторить Столовой, поглаживая свои челюсти, – эта «трехдневная гордость» вырастает только потому, что я домой захожу лишь для того, чтобы поспать в тишине. Пришел – упал – заснул – встал – пошел на работу. Так проходит моя жизнь. Бриться мне некогда. Ты понимаешь, Ильич?
– Так, а я тут при чем? – удивился Витя. – Мне понимание того, почему у тебя щеки колючие, никуда не упало и ни к чему не приросло. Мне от этого не страдать, уж поверь. Ты это девицам своим объясняй, а не мне.
– Ну, ты не намекай тут!.. Шутки у тебя дурацкие, Шмилкин. А есть, между прочим, и такие девахи, которые, наоборот, любят, когда мужик настоящий. Чтобы поядреней. Со щетиной-то оно поядреней, позабористей будет.
– Не знаю, не пробовал, – хихикнул, копаясь в деталях компьютера, Витя.
– Ну ты, малец, опять, что ли, со своими дурными шутками? – напрягся под пальмой Анатолий.
От гнева разозлившегося Столового Шмилкина спасло шумное появление командира. Дверь распахнулась, громко стукнувшись о вешалку, стоящую сбоку, и в кабинет вошел Зубров. Он молча, с крайне довольным выражением на лице, прошагал, триумфально чеканя шаг, к своему столу и шумно плюхнулся в кресло. Одновременно с падением Влад высоко поднял зажатый в руке лист бумаги.
– Это, братаны, приказ. Нам открыли дело Эрлана Асанова.
Столовой и Шмилкин одновременно присвистнули.
– С какой такой радости? – спросил Анатолий, подходя к командиру и принимая у него из рук приказ.
– А с той, что нашли-таки во вчерашнем покойнике следы наркотиков. Я-то знал! Я это сразу понял! А все почему? А все потому, что я за ним давно присматривал. Я знаю, какие недуги угнетали нашего подопечного. Ну, согласитесь все-таки, что правильно построенная агентурная сеть и хорошая крепкая рука, дробящая носы без сожаления, – он красноречиво потряс своим большим кулаком, – это большая сила.
– Ну да, – кивнул Толик, – особенно если это все подкреплено толстым кошельком твоих клиентов…
– Надеюсь, ты не забыл, Столик, как открываются чужие кошельки? Да все так же, – довольный собой, улыбался Зубров, – все той же рукой, носы дробящей без ложного и лишнего сожаления.
– А почему не ФСКН дело отдали? Вроде это напрямую их тема? – поинтересовался Шмилкин, оторвавшийся при появлении командира от своих электронных развалов.
– В ФСКН – свои проблемы и свои задачи, а у нас – свои. Ты пойми, Ильич, что только что полиция нашла наркоту в мертвом теле государственно важного человека, повязанного при жизни его национальной кровью со всякими иностранными жуликами. А они все – жулики, не сомневайся! И это именно наше дело – вынюхать и выследить пути зарубежных поставок и всякие зарубежные связи. Не сомневайтесь: оно все связано с врагами нашего могучего государства! И это – наша задача: выследить и посадить их на крюк, а потом держать до нужного момента, до правильного времени, чтобы загрести всех в правильном месте в правильное время одним махом. Всех – одним мощным движением. Понимаешь, студент? Учить тебя еще и учить. Но ты слушай и впитывай, большим человеком станешь, если правильно все поймешь и запомнишь!
– Угу, – кивнул Витя, снова погружаясь в свое занятие.
– Так, орлы, – вскочив на ноги, кардинально изменил тему командир, – докладывайте, что вынюхали, пока я обеспечивал наше официальное прикрытие. Что у нас есть по поводу того дома, где мы вчера оставили художника?
– О, там все интересно! – Столовой, уже успевший устроиться на рабочем месте, повернул к Зуброву монитор компьютера, приглашая его подойти поближе. – Смотри.
Когда Влад склонился поближе к экрану, Анатолий открыл кое-какие свернутые файлы и принялся рассказывать.
– Дом сейчас почти пуст. Жильцов выселяют, потому что, как ты догадываешься, микрорайон расширяется и перестраивается. Старый жилой хлам чинить никто не будет. Лучше построить с нуля, чем чинить рухлядь…
– Опусти теорию экономического планирования! – перебил его Влад. – Давай сразу к делу. Кто?
– Не перебивай! Слушай. В подъезде, куда зашли художник и дамочка, мало заселенных квартир. В основном там остались только старые перечницы, ждущие естественной смерти. Они нам совершенно не в тему…
– С чего ты взял? Может, те двое к одной из них приехали.
– Нет. Ты сейчас все поймешь, только не перебивай, прошу как друга. Сбавь обороты. Так вот, тут живут только старушки, но мансарду не так давно выкупили с потрохами. Художница. Вероника Липова. Она ее взяла вроде как под мастерскую, потому что как жилое помещение мансарда вообще не проходит.
– Художница, говоришь…
– Да. Но на фото она не похожа на ту мадаму, которая увезла нашего маньяка. Вот эта самая художница, хозяйка мансарды.
– Ну и на кой она мне, если это не наш клиент?
– А вот она на другой фотографии. Смотри! Открытие какой-то выставки. Видишь, кто рядом с ней?