— Бросился на охранника и задушил его, — подсказал кто-то из толпы, завороженно внимавшей повествованию.
— Нет, — засмеялся Влад. — Он не мог задушить охранника. Это было бы совершенно бесполезно — он все равно не смог бы выйти за стены замка. Нет, он отодвинул свою койку и начал рыть подземный ход.
— Чем? — немедленно спросили пираты.
— Ложкой, — ответил Влад, наслаждаясь эффектным моментом.
— Ложкой?
— Каменную стену!
— Да как же это?
— Сколько ж ему копать-то придется!
— Несколько лет, — спокойно ответил Влад. — Но лучше уж выйти на свободу через несколько лет — пусть даже через десять или двадцать, — чем не выйти никогда и внутренне умереть еще раньше, чем тебя зароют на кладбище или бросят в море с ядром, зашитым в ногах.
— Это верно, — зашумели матросы.
— Наш человек!
— Дельно решил.
— И вот года через два, когда он уже углубился в стену на несколько футов…
— Ничего себе — стены у них были, — ахнул кто-то.
— Ты еще Бастилию не видел! — ответили ему немедленно.
— Что твоя Бастилия! А Тауэр, думаешь, лучше? — отозвался третий голос.
На них немедленно шикнули. Влад между тем продолжал:
— И тогда он из этого прохода услышал скребущие звуки, словно кто-то копал себе выход навстречу ему…
«Это же он „Графа Монте-Кристо“ им рассказывает! — ахнула Галка. — Вот паршивец! Да как складно рассказывает-то!»
Голос у Владика был глубокий и чистый, с бархатистыми, обволакивающими обертонами, от одного звука которого — еще в той, другой жизни — все девчонки млели и таяли. И вот теперь, то драматически повышая интонацию, то затихая почти до шепота, он рассказывал — конечно по-своему, что-то перевирая и добавляя от себя — историю Эдмона Дантеса. И пираты слушали, затаив дыхание. Галка была просто поражена происходящим, и это изумление нарастало с каждой минутой. То есть она знала, что у Влада очень даже неплохой голос и абсолютный музыкальный слух, но актерского таланта она за ним не замечала никогда. Хотя все данные для сцены у него как будто имелись. Но — странное дело! — в своем родном мире ничего подобного Влад не демонстрировал. Никогда не пел, даже в компании друзей.
Никогда не разыгрывал такие вот миниатюры. Никогда не брался за бумагу и карандаш… Вот об этой грани его дарования Галка узнала совсем недавно и совершенно случайно. Вскоре после возвращения из похода на Мериду она заметила названого брата, возвращавшегося на борт с новенькой записной книжкой, торчавшей из кармана. Бумага в семнадцатом веке, тем более на Карибах, была вещью недешевой, а уж такие вот книжицы и подавно. Дневник он, что ли, задумал писать? Галка решила на всякий случай спросить: интересно же. За всеми делами это отодвинулось до завтра. И только Галка собралась подкатить к «брату» с расспросом, как увидела его сидящим на планшире полубака. С этой самой книжечкой в руках. Влад что-то упоенно рисовал и даже не заметил, как к нему тихонечко подошла «сестра»…
— Влад… — ахнула Галка, округляя глаза. Ей было отчего ахать: маленький, на страничку, черно-белый пейзаж Кайонской бухты с кораблями и Горным фортом был просто великолепен. — И ты молчал?
Не ожидавший ее появления Владик дернулся и чуть было не опрокинулся в воду. Но потом… вдруг покраснел, как школьник, которому предстояло первое объяснение в любви.
— Да я… и сам не знал… — смущенно буркнул он. — Увидел в церкви Мериды красивую статую, решил еще там зарисовать. Получилось. Ну я и подумал…
— Много уже нарисовал-то? — на полном серьезе спросила Галка. — Покажешь?
— Нет. — Влад покраснел еще больше. — То есть… Ты не будешь смеяться?
— Блин, Влад, ну чего ты, в самом деле? — возмутилась Галка. — Классно ведь рисуешь! Над чем смеяться-то?
И Владик, преодолев боязнь новичка, все-таки показал ей свои рисунки. И из Мериды, и сделанные по пути, и свои последние… У Галки тоже в этом мире раскрылись некоторые таланты, остававшиеся в родном двадцать первом веке невостребованными или неизвестными ей самой. Но все они относились к военному делу, морской и сухопутной стратегии. То есть к сугубо «мужской» епархии. Владик же открыл в себе таланты творческие — а это вотчина девяти муз… В его прежней записной книжке было совсем мало пейзажей и батальных сцен, зарисованных по памяти. И очень много портретов. Матросы «Гардарики» — то за делом, то коротающие свободное время на палубе, то в бою. Галке особенно понравился портрет Пьера около пушки, с дымящимся пальником в руке… Джеймс с неизменной подзорной трубой. Дядька Жак с саблей в руке: этот портрет был выполнен с особенным мастерством, и у Галки даже защемило сердце — она неподдельно тосковала по старому боцману, погибшему в бою два года назад. Доктор Леклерк, делающий пометки в своей книжечке. Хайме, лезущий наверх по грот-вантам. Жером-Меченый во всеоружии, готовый к абордажу. И она сама — то на мостике, то в бою, то с книгой…
— Не нравится? — Влад немного неверно понял хмурую задумчивость, напавшую на «сестру».
— Нравится, — ответила Галка. — Даже очень.
— А чего тогда такая кислая?
— Ты точно только недавно начал рисовать или разыгрываешь?
— Чтоб я сдох! — поклялся «брат». — В музыкальную школу, каюсь, ходил. Но рисовать даже не пытался.
— Ну, Влад… И вот это все, — Галка указала на рисунки, — ты мог похоронить под своими VIP-вечеринками? Блин, голову бы твоему папаше открутить… вместе с «чистыми руками» его киевских дружбанов. А матушка куда смотрела?
— В модные каталоги, — буркнул Владик, отобрав у нее книжечку с рисунками. Воспоминания о своем «элитном» прошлом теперь почему-то обжигали его нестерпимым стыдом. — И еще к папе в карман… У меня братан мелкий там остался, Сашка. Помнишь его? В восьмой класс ходил, когда мы… Воображаю, кем они его уже воспитали.
— Хорошо хоть ты таким не стал…
…Стоя незамеченной за спинами матросов, она видела Влада очень смутно — только голову и плечо, да и то не всегда. Его фигура несколько возвышалась над остальными — на бочонок, должно быть, взобрался или на ящик какой. Лезть вперед не хотелось.
«Идиот его папаша, сто пудов, — беззлобно подумала Галка. — На фига он его на экономический отправил? Владу нужно было в театральный идти. С таким-то голосом да с такой внешностью… Стоял бы на сцене, играл Шекспира, девчонки бы пищали…»
Но сейчас, за неимением сцены, Владик стоял на палубе «Экюеля», а толпа пиратов с не меньшим успехом исполняла роль благодарной аудитории. Владик говорил по-французски — и прононс у него был безупречный.
«И выучиться успел. Базарит, блин, как коренной парижанин», — мысленно похихикивала Галка. У нее самой на всех языках, кроме, пожалуй, английского, произношение было варварское. Английский — да, он сразу как-то пошел, сказался университетский курс, а вот французский с испанским не давались, хоть стреляйся. Джеймс даже шутил, что она на всех языках говорит исключительно по-русски.