— Заткнись, — ровным, но достаточно жестким тоном проговорил Жан. Словно команду «К бою!» отдал. И сразу все встало на свои места: у Блезуа сработал навык моряка — подчинение старшему по рангу. — Заткнись и слушай. Эти рыбаки признали наш закон и платят нам за защиту, стало быть, они свои. А своих обижать как-то не того, брат. Нехорошо.
— Свои! — вспылил Блезуа, взмахнув шляпой — дорогой парижской шляпой с перьями, купленной вместе с красивым камзолом специально ради сватовства. — Да кто они такие, Жан? Рыбой насквозь провонялись! Тьфу! Этот чертов баск и его дура доченька за счастье должны были считать, что я к ним честно посватался, а не задрал девке подол при первой же встрече! Да я для Сен-Доменга в тысячу раз больше сделал, чем они все!
— С этим никто не спорит. Только ведешь ты себя сейчас как последний дурак, — немного язвительно проговорил Жан. — Что ты к этой соплячке прикипел? Она еще в куклы, небось, играется. Тоже мне, нашел невесту бравый капитан! Жениться охота? Я ж не против. Найди себе купеческую дочку или вдову, а малолеток оставь в покое, это тебя до добра не доведет.
— Ты, что ли, в мою постель заглядывать будешь? — ощерился Блезуа.
— Если надо — буду, — жестко проговорил — как припечатал — Гасконец. — Я тут губернатором поставлен, и мне нужен порядок в Кайонне. Будешь его соблюдать — живи в свое удовольствие. А станешь нарушать — повешу, как собаку. Ясно?
— Ясно, — выцедил сквозь зубы Блезуа. Что ж, капитан есть капитан, даже если ты сам давно уже капитанствуешь на другом корабле…
— Отец, что с нами теперь будет?
— Ничего плохого, Хосефа. Теперь уже ничего…
— Но мы опять убегаем.
— Я надеюсь, больше нам убегать не придется. Помолись Пресвятой Деве, доченька. Она всегда прислушивается к молитвам безгрешных.
Хосефа, потупив взгляд, вдруг всхлипнула.
— Ты что, доченька? — удивился Ариета.
— Я вовсе не безгрешная… Я… я обманывала вас, отец… — заплакала девочка. — Те деньги, что вы давали мне на обеды… Я их не тратила, я собирала… Хотела книжку купить… Басни господина Лафонтена-а-а… — Тут она совсем раскисла и заревела в голос.
Антонио, никак не ожидавший такого признания (честно говоря, при первых словах дочери он даже испугался — что девчонка могла такого натворить?), обнял дочь и рассмеялся с явным облегчением. Базиль и Симон, управлявшиеся с парусом и рулем, тоже не выдержали, прыснули.
— Не плачь, девочка, — Антонио, все еще смеясь, погладил Хосефу по голове. — Приедем — я сам тебе эту книжку куплю. Честное слово!
4
Шторм, налетевший на Сен-Доменг, не отличался какой-то особенной силой: так, что-то средненькое, в июле-августе бывают куда похуже. Обычно сезон штормов приносил затишье в торговле. Прибыль прибылью, а когда риск потерять корабль со всем грузом возрастает в десять раз, невольно подумаешь об отдыхе. Сезон вроде прошел, но даже под этим явно последним в году штормом Сен-Доменгу было неуютно. Ветер пригибал пальмы и ветви деревьев к земле, торговые ряды опустели. Лавки закрылись, работа прекратилась, добрые граждане попрятались по домам, плотно закрывая двери и ставни. В припортовых трактирах тоже особенного оживления не наблюдалось: матросня да мастеровые, либо припозднившиеся на работе и укрывшиеся от непогоды в первой попавшейся забегаловке, либо закоренелые холостяки, для которых таверна — второй дом… Кое-кто из завсегдатаев клялся, что восхищается завыванием ветра и стуком тяжелых капель по навесу и ставням. Причард только усмехался в бороду: он искренне не понимал, что тут может быть восхитительного. Ну завывает, ну стучит. Крыша не течет — и слава богу. Но не пристало трактирщику сообщать свое мнение подобным поэтичным натурам. Платит за съеденное-выпитое? Очень хорошо. Вот если бы не платил, тогда другое дело. А этот чертов голландец Янсзон, чтоб ему провалиться, видит его насквозь, до самых потрохов…
— Неужто тебя вовсе за душу не берет этот ветер? — хмыкал плотник, заказав свою излюбленную свинину с капустой и пиво. — Тебя, бывшего капитана? Не верится мне что-то.
— Твое дело, — пожал плечами Причард.
— Что ж ты тогда стол накрыл? Опять твоя прежняя команда тут соберется?
— Может, и соберется, тебе-то что? — хмуро буркнул хозяин «Старого пирата». — Заведено у нас так.
— Другие-то не собираются.
— То их дело — собираться или нет. И вообще, чего пристал?
— А я поглядеть хочу, — заулыбался Янсзон. — Слухи ходят, будто почти все нынешние капитаны когда-то под твоим началом были. Вот и посмотрю, любопытно же: притащатся они сюда в такую погодку или нет?
— Все притащатся, будь уверен, — криво усмехнулся Причард. — А вот и первые.
В зал, плотно прикрыв за собой дверь, вошли двое в непромокаемых плащах-дождевиках. С плащей, само собой, тут же натекло, но Причард даже не подумал рявкнуть на новоприбывших — мол, могли бы и под навесом подождать… Билли и Пьер. Причард даже изволил удивленно поднять бровь: до сего дня Пьер ни разу не присоединялся к ним на этой традиционной октябрьской посиделке. На других — сколько угодно, но только не на этой. Что ж, все когда-нибудь случается в первый раз… Не успели эти двое поприветствовать хозяина — своего бывшего кэпа — и усесться за столом, как явились еще двое. Жером и Хайме. Эти тоже были из команды «Орфея» и тоже входили в большую компанию друзей, но их не было десять лет назад на том клятом островке, с которого все началось. Впрочем, их пригласили, и они пришли… Влад заявился один, без сопровождения. Дуарте находился в Гаване, но на днях прислал письмо, его уже читала вся компания. И напоследок пришли Галка с Джеймсом.
Развесили мокрые плащи на гвоздиках в углу, сели за стол, наполнили кружки. Снова, как повелось в последние годы, молча сдвинули их. Выпили.
Десять лет прошло. Они живы. Чем не повод?
— А как там твоя донья Инес? — Билли, за десять лет не растерявший ни грамма своего ехидства, не удержался, подцепил Меченого. — Я слышал, будто она собралась жаловаться — что ты не хочешь жить с ней в законном браке.
— Вот ведь муха назойливая! — отмахнулся Жером. — Детей я признал, всех одеваю-обуваю, кормлю, живем в богатом доме, а она все ноет. Чего ей еще надо?
— Возьми и спроси, — не отставал Билли. — Только не у меня, а у нее.
— Возьму и спрошу. При тебе, — хмыкнул Жером. — Сам-то уже подсуетился, или пора магометанского священника из Стамбула выписывать, чтоб он тебя с женой повенчал?
— Стамбул далеко, а мэрия близко, — рассмеялся Билли.
Этой фразой он напомнил всем присутствующим недавно введенный в Сен-Доменге закон. Если жених и невеста принадлежали к разным конфессиям, то брак мог быть заключен по любому из двух обрядов, по договоренности, и признавался республикой. Если же по каким-то причинам священнослужители и семьи молодоженов не находили общий язык насчет того, по какому из обрядов следует венчаться, то можно было спокойно пожениться в мэрии. И этот «государственный брак» признавался республикой наравне с церковным. Пока случаи заключения таких браков можно было пересчитать по пальцам, но, к примеру, Билли и Мариам этот закон здорово выручил: протестантский священник отказывался венчать англичанина с мусульманкой, а случись тут мулла, решительный отказ и проклятия на голову получил бы уже бравый адмирал. Кстати, на днях весь город только и говорил, что о свадьбе Фелипе Муньоса, сына одного из богатейших хлеботорговцев Сен-Доменга, с Анной Рамбаль, старшей дочерью «бумажного барона» Жана-Батиста Рамбаля. Даже в газете о том написали. Католик женился на гугенотке! Галка и Джеймс были приглашены в качестве почетных гостей. Им, как и большинству прочих, сразу бросилась в глаза немаловажная деталь: ни жених, ни невеста не блистали красотой. Правда, по отзывам месье Аллена, они оба отличались завидным умом. Фелипе Муньос был мал ростом, худ и бледноват для испанца, прихрамывал на левую ногу. Мадемуазель Рамбаль оказалась на полголовы его выше, была чуток сутуловата и близоруко щурилась. Но оба едва ли не в буквальном смысле светились от счастья. Галка сразу почувствовала: эти двое будут вместе до гробовой доски, и ни единой минуты не пожалеют о своем решении… А если бы не закон о государственном браке? Кто знает, как бы все обернулось?