Мстил он за деда по-своему. Когда прыщавый ариец уснул, на Фиалке не было живого места. Он так ее измочалил, что девушка едва двигалась. Наверное, немец немало заплатил хозяину борделя, который очень не любил, когда клиенты портили живой товар.

Как поняла Фиалка, этот юный извращенец и садист хорошо говорил по-турецки, потому что в карманах его одежды она наконец обнаружила то, что давно искала, – карту Стамбула на турецком языке. Оказалось, ее привезли в древнюю столицу Османской империи – об этом ей никто не говорил.

Впрочем, с русскими и украинскими проститутками турки обращались как с бессловесным быдлом. Практически никто из обслуживающего персонала не снисходил до бесед с ними.

Фиалка думала недолго. Она связала две простыни и портьеры, соорудив импровизированный канат, и спустилась на мостовую – ее «келья» находилась на третьем этаже.

Чтобы немец не проснулся и не поднял шум раньше времени – он заплатил за целую ночь, – Фиалка сначала с наслаждением шандарахнула его по башке пепельницей, а затем связала. Денег в кошельке немца оказалось немного, около тысячи евро. Фиалка прикарманила их без зазрения совести – рисковать так рисковать. Теперь назад ей пути уже не "было…

Она быстро разобралась с помощью карты, где находится российское консульство. Фиалка шла к нему полночи, с трудом разбирая названия улиц на табличках, нередко проржавевших до основания.

А утром, представившись туристкой, потерявшей документы, она наконец попала туда, куда нужно… После возвращения на родину Фиалка почти год мыкалась без работы и влезла в большие долги. В конце концов ей не осталось ничего другого, как заняться уже знакомым ремеслом – она снова пошла на панель. Фиалку умыкнули предельно просто: вечером к ней подъехало шикарное авто, о цене договорились быстро, и спустя час она очутилась за городом, в дачном поселке. Господин, который ее привез, куда-то исчез, оставив Фиалку наедине с двумя лбами, которые попользовались ею как хотели.

Фиалка все выдержала безропотно. Что поделаешь – такая «профессия»… Потом ее, правда, хорошо накормили и даже угостили шампанским.

Фиалка сразу почуяла, что ситуация пахнет скверно, и, мило улыбаясь своим «ухажерам», лихорадочно соображала, как ей дать деру. Черт с ним, с этим заработком…

После ужина ее отвели в комнату на втором этаже дачи и заперли. Наученная горьким турецким опытом, Фиалка долго раздумывать не стала. Ближе к утру она потихоньку открыла окно, спрыгнула вниз (благо там был не камень, а мягкий газон) и рванула изо всех сил куда глаза глядят – лишь бы подальше от нехорошей дачи.

Бежала она недолго: сзади раздался чей-то язвительный смех, затем в спину будто вогнали занозу и тут же послышался тихий хлопок. Сделав по инерции несколько шагов, Фиалка споткнулась и упала.

Подняться она так и не смогла: в тело неожиданно вступила слабость, как после тяжелой болезни, закружилась голова и глаза начали закрываться сами собой.

Последнее, что увидела Фиалка перед тем, как забыться в беспамятстве, была оскаленная пасть ротвейлера, с которой капала слюна, и его налитые злобой глаза. Еще дальше, над псом, высились два столба. Огромное тело увенчивала стриженая башка. Толстые губы щербатого рта были растянуты в злорадной улыбке до ушей.

Очнулась она уже на катере. Едва открыв глаза, Фиалка поняла, что на этот раз она влипла по-крупному. Поняла – и в полной безнадеге заплакала.

Глава 8

Тропическую сиесту нарушил вор. Он был голодный и злой.

От него не укрылось, что бомж, прихватив свой рюкзак, исчез в зарослях. «Туда тебе, чмо чаморошное, и дорога, – подумал он с мстительной радостью. – Может, нам повезет, и тебя там крокодил схавает… или еще какая-нибудь зверюга. На хрен нам лишний рот, прицепленный к доходяге, которому придется помогать ногами шевелить?»

Вор подобрал один из оставшихся кокосовых орехов, отрубил верхушку и выпил светлую сладкую жидкость, которая почему-то называлась молоком. «Компот… – еще больше наливаясь злостью, подумал вор. – На нем долго не протянешь. Мясца бы…»

Он даже застонал от вожделения, представив на миг жаркое и картошку фри на большом керамическом блюде. А по краям чтобы зеленый горошек, листик петрушки и малосольный огурчик. А рядом с блюдом, на белоснежной скатерти, – запотевший графин с ледяной водкой.

Видение стало настолько реальным, что вор даже почуял аромат горячего мяса. От этого его желудок, не привычный к долгому воздержанию от пищи, совсем взбунтовался. Пытаясь массажем живота унять желудочный спазм, вор рявкнул:

– Подъем, братва неумытая! Будем ужин готовить.

– Ужин под ногами валяется, – недовольно сказал Гараня, показывая на орехи.

– Сам ешь эту зеленку, – отрезал вор. – А мы сварим кашу.

– Было бы на чем… – буркнул Гараня. И сокрушенно покачал головой, глядя на испорченные спички, которые все-таки разложили для просушки на бревне; это сделал бомж.

– Что бы вы без меня делали, – с торжеством сказал вор, доставая из кармана зажигалку. – Учитесь, серые, как надо жить.

– Где взял? – радостно оживился Гараня.

– Купил на здешнем толчке… – Вор ехидно ухмыльнулся. – Тебе какая разница? Поднимай народ и дуй за дровами. Только берите посуше. А я тут пока сооружу костерок…

Кроша все еще лежала в беспамятстве – а может, спала, обессиленная ломкой, – поэтому ее тревожить не стали. За дровами пошли трое: Гараня, Фиалка и четвертый мужчина (ему было не больше тридцати лет), который отличался молчаливостью.

За все время пребывания на острове он не сказал ни слова. Мало того, он вообще сторонился своих товарищей по несчастью. Казалось, что мужчина пребывает в абсолютном ступоре.

Он был круглолиц, кудряв, хорошо упитан и очень симпатичен. Похоже, он не бедствовал, потому что его немного помятая одежда была отменного качества и стоила немалых денег. Вор это сразу же отметил – благодаря своей «профессии» он хорошо разбирался в вещах.

Кроме того, на шее «барашка», как не без задней мысли прозвал мужчину про себя все тот же вор, висел на золотой цепочке крест из того же драгоценного металла. Это обстоятельство пришлось вору по душе. Деньги и квартира, обещанные боссом тому, кто выживет, – это, конечно, хорошо, но и золото будет не лишним.

Вор прикинул, сколько можно выручить за цепочку и крест, даже если толкнуть рыжье барыге. Он прищурился от удовольствия, как кот на завалинке, – сумма получалась вполне приличная.

А в том, что «барашек» не доживет до дембеля, вор не сомневался. В отличие от остальных, которые не были избалованы жизнью, этот пухленький смазливый херувимчик, похоже, еще не знал, почем фунт лиха…

Гараня вступил в заросли с тревожным чувством. Он не знал местности, и ему казалось, что за каждым древесным стволом их поджидает неведомая опасность.

– Вы далеко не расходитесь, – предупредил он свою команду. – И побольше шумите. Зверь не любит человека и боится. – Это утверждение ему самому показалось несколько спорным, но он должен был как-то подбодрить своих товарищей. – А еще возьмите длинные палки, – добавил он, – и бейте по кустам впереди себя. Вдруг там змея…