Однако гадать было недосуг. Судя по всему, киллеры все-таки расправились с оставшимися в живых армянами и теперь занялись "сеньором Сидорио" вплотную.

Наверное, как и я, они решили смываться через служебный выход, и Сидор теперь был для них словно заноза в одном месте.

– Отползай, черт бы тебя побрал, сюда! – крикнул я Сидору, на которого в этот момент обрушился шквал пуль разного калибра. – Шевелись, шевелись! – махнул я ему рукой.

И поторопился опять спрятаться за надежный кирпич простенка.

Сидор меня не узнал – ничего удивительного в такой кутерьме, – но советом воспользовался с похвальной быстротой, которая говорила о весьма приличном опыте в таких делах и хорошей реакции, к тому же подстегнутой практически безвыходной ситуацией.

Он ввалился в кухню кувырком, откатился под мойку и выматерился, пытаясь остановить кровотечение заскорузлым от крови носовым платком. Пока Сидор занимался цирковой акробатикой, кто-то из киллеров все-таки успел продырявить ему еще и ногу.

– На, сделай жгут! – подал я ему свой брючный ремень. – Ты-ы?!

У Сидора отвисла челюсть, когда он поднял на меня глаза.

– Как так… откуда?..

– Треп потом. Поторопись, я тебя прикрою.

– Лады. Куда уходим?

– А хрен его знает!

– Есть у меня место… Нам бы только слинять отсюда подобру да поздорову. – Будем надеяться, – ответил я.

И взглядом поискал среди кухонных принадлежностей что-либо подходящие в качестве оружия.

– Подвинься, дядя, – пнул я ногой ошалевшего от страха повара, лежавшего в проходе. – Лезь под стол, – посоветовал я ему, сгребая в горсть хорошо заточенные шампуры; тот повиновался, прикрыв голову руками и не глядя на меня, – во избежание, так сказать…

Сидор уже управился с перевязкой, когда в кухню заскочили первые два клиента с "узи" в руках. Помоему, они даже не успели понять, что случилось, как две стальные полосы пробили им шеи навылет.

Я мысленно поблагодарил неизвестного мастера-кустаря, изготовившего – правда, нечаянно – такие великолепные метательные ножи-стрелы. Поддерживая бледного и немного вяловатого Сидора, я потащился в сторону двери, ведущей к подъемнику.

Во внутренний двор гостиницы мы поднялись без приключений в скрипучей клетке сварганенного на скорую руку лифта-подъемника, предназначенного для подачи продуктов в кухонную кладовую.

На удивление, во дворе было пустынно. Видимо, перепуганные перестрелкой в баре служащие гостиницы попрятались кто куда.

Нам повезло – прямо перед дверью подъемника стоял импортный микроавтобус с открытой задней дверью. Внутри салона виднелись коробки с заграничным пойлом, и, судя по надписям, ящики с консервами и алюминиевые поддоны с копченой красной рыбой.

Наверное, разборка в баре помешала разгрузке, и водитель дал деру, даже не удосужившись прихватить с собой ключ от зажигания, что меня обрадовало до глубины души.

Мы забрались внутрь микроавтобуса, я сел за руль и неторопливо выехал через распахнутые ворота, совершенно проигнорировав отчаянно жестикулирующего охранника, попытавшегося было загородить нам путь.

Когда мы уже катили по проспекту, мимо нас с воем пронеслось несколько милицейских машин, набитых под завязку омоновцами. Посмотрев им вслед, Сидор вымученно ухмыльнулся и сказал:

– А теперь направо и дальше до упора… – И добавил, любовно глядя на меня: – Ерш, Ерш, сукин ты сын… Я теперь тебе по гроб жизни обязан. Бля буду…

– Не было печали… – пробормотал я в ответ, напряженно следя за дорогой – не нарваться бы на какого-нибудь ретивого гаишника. – Ты смотри коньки не отбрось. Держись…

Удивительно, но я вдруг понял, что приобрел себе наконец настоящего друга, чего у меня отродясь не бывало. Теплая, удивительно приятная волна окатила все мое тело с ног до головы и, угнездившись в сердце, неожиданно вышибла слезу радости.

С чего бы? Неужто старею? Похоже, нервишки у меня действительно того…

Ругая себя последними словами за нечаянную слабость, я механически переключал рычаг скоростей, крутил баранку, тормозил на светофорах…

И, чувствуя, как оттаивает лед моей замерзшей души, со страхом прислушивался к необычному для меня состоянию покоя и умиротворенности.

Волкодав

Этот отпуск был нужен мне как козе баян или папуасу пианино.

Но Кончак остался непреклонен – возьми путевку в санаторий и иди, брат Волкодав, к едреной фене, сгинь с глаз, но чтобы через двадцать дней отчитался, сколько принял лечебных процедур, и показал отменный черноморский загар.

Конечно, санаторий был клевый, Минобороны, раньше здесь отдыхали старшие офицеры и генералитет со своими домочадцами или шмарами, а теперь – в основном штатские, те, у кого бабок валом.

Естественно, основную массу отдыхающих составляли квасные патриоты, так называемый средний класс, для которых отдых на Карибах или, скажем, в Анталии, являлся просто предательством национальной идеи.

Но были здесь люди и весьма состоятельные, пресыщенные забугорьем по самое некуда.

И если с первыми я еще как-то мирился – наверное, потому, что, как и они, самое интересное, гордился своей национальной принадлежностью, – то с пухлыми денежными мешками найти общий язык не мог.

Глядя на их мученические рожи – со стороны казалось, будто у них у всех до единого обострение геморроя, – меня так и подмывало сотворить что-нибудь эдакое, да еще и с мордобитием, да так, чтобы отсюда они смайнали в свой обожаемый капиталистический рай со скоростью звука.

Понятно, наш ненавязчивый сервис кого хочешь может довести до белого каления. Так ведь знали, куда едут, какого хрена?!

Особенно я ненавидел их баб – раскормленных, увешанных драгоценностями самок, тупых и наглых, с виду чинных и неприступных, а на самом деле – развращенных до мозга костей, с похотливыми зенками, перед которыми всегда маячит призрак здоровенного мужского… в общем, что тут не ясно.

Такой уж я везучий, что с самого первого дня пребывания в санатории моему злому гению угодно было использовать меня в качестве подопытного кролика. Естественно, меня первым делом усадили за стол этих самых "новых русских".

Видел бы кто, с каким высокомерием они орудовали всеми этими вилочками, ложечками, клюшечками! С ума сойти, чтоб я пропал!

С обалделым видом я просидел напротив супружеской четы из столицы и их прыщавого недоросля в полной неподвижности минут пять, пока меня не понесло по кочкам.

Да уж, я им выдал… Концертик был еще тот.

Я рассказывал сальные анекдоты, ржал, словно застоявшийся жеребец, хлебал щи со звуками, издаваемыми водяным насосом в опустевшем резервуаре, а в конце обеда начал отрыгивать, будто у меня была по меньшей мере язва желудка.