И постепенно растерянность уступали место жгучей ненависти. Но теперь она обжигала душу не испепеляющим жаром, а космическим холодом.
В нем крепла уверенность в том, что теперь уже точно пробил его час. ЧАС МЕСТИ. И Андрею совсем не хотелось перекладывать ее на чужие плечи, пусть они и были плечами правоохранительных органов.
– Обещал… – Хвостов забарабанил пальцами по столу. – А скажи-ка мне, мил человек, где тебя носило этой ночью?
Андрей ответил ему долгим равнодушным взглядом. Для него Хвостов уже был в другом измерении; участковый остался в той, прежней, жизни. И юноша не испытывал никакого желания откровенничать с кем бы то ни было. В том числе и с Хвостовым, которого прежде побаивался.
– Что же ты замолчал, парень? – спросил, несколько повысив голос, участковый.
– Я должен увидеть мать, – твердо сказал Андрей. – Сейчас, немедленно.
– Ответь на вопрос.
– Нет! – отрезал Андрей. – Это мое личное дело.
– Было личным. Пока не случилось ЧП.
– Я больше не хочу говорить на эту тему.
Андрей был непреклонен.
– Ты уйдешь отсюда только тогда, когда я разрешу, – играя желваками, сказал Хвостов.
– Вы не имеете права меня задерживать.
– Имею – не имею… Парень, на своем участке я могу поиметь, кого захочу, – жестко сказал участковых.
– Думаю, вы ошибаетесь. Спасибо за предложение подвезти меня к больнице.
С этими словами Андрей подхватился на ноги и мигом выскочил в прихожую, а затем, схватив свое старое пальто, и на лестницу.
– Стой! – закричал Хвостов. – Остановись, черт тебя дери! Иначе посажу в кутузку!
Но в ответ раздался лишь топот ног. Хвостов выругался матерно, сплюнул в досаде и пробормотал:
– Ох уж эта современная молодежь…
Андрей выбежал во двор и увидел Клима, который сосредоточенно исследовал содержимое объемистого пластикового пакета, выброшенного кем-то из жильцов дома в мусорный бак.
– Клим! – позвал он подростка.
– А, это ты…
На скуластом лице Клима появилось выражение сочувствие.
– Ты их видел? – требовательно спросил Андрей.
Клим опустил голову и тихо ответил:
– Ну…
– Узнал?
– А то как же…
– Самурай?..
– Не-а. Его тут не было. Но приходили вощанские, это точно. А верховодил Февраль. Знаешь такого?
– Знаю… – ответил Андрей и до скрежета стиснул зубы.
– Не нужно с ними связываться, Андрюха, – опасливо поглядывая на юношу, сказал Клим. – Это бандюганы.
– Поживем – увидим… Клим, присмотри за квартирой. Мне нужно в больницу, к маме.
– Все будет в ажуре. Не беспокойся.
– И еще одно: ментам не рассказывай ничего. Даже если они наедут на тебя по полной программе.
– За кого ты меня принимаешь!? – возмутился подросток. – Я себе не враг. Иначе бандиты меня разрежут на кусочки.
– Пока, – глухо сказал Андрей. – Когда вернусь домой, не знаю. И не забывай, о чем я тебе говорил…
Андрей инстинктивно оглянулся. В кухонном окне его квартиры торчал совершенно неподвижный Хвостов.
Он был виден по грудь и казался бронзовым бюстом.
Юноша развернулся и бросился бежать в сторону автобусной остановки.
Кто сидел в засаде хотя бы на медведя, тот знает, как тревожно бьется сердце. И пусть ты проделывал это много раз, все равно встреча с хищником, славящимся своей непредсказуемостью, вызывает вполне обоснованное волнение и опаску.
А что говорить об охоте на двуногого зверя, которого не могли завалить лучшие охотники ГРУ… Кроме всего прочего, Анубис был мастером рукопашного боя; притом, по словам людей, знающих его не понаслышке, в этом деле равных ему было мало.
С такими нехорошими мыслями и тревогами я затаился внутри детского домика, скукожившись, как младенец в чреве матери, и ждал… чего? А фиг его знает.
Впервые за годы службы в диверсионном подразделении специального назначения я не знал, как поступить.
Пусть я уже не числился в боевых порядках "конторы", но ведь определенные навыки остались. И силенок еще хватало.
Но толку с этого… Мне не хватало главного, к чему я привык в армии – приказа. Дай мне кто-нибудь сейчас команду взять Анубиса, я бы не колебался ни секунды.
Большую часть своей сознательной жизни я был солдатом, подчиненным, которого вели и направляли отцыкомандиры. Поэтому в сложных ситуациях без четкого и ясного приказа я иногда терялся и поступал, как гражданский человек – сомневался, анализировал, размышлял, топтался на месте, вместо того, чтобы действовать быстро и решительно.
Приказ командира в армии – это святое для подчиненного. Умри, но выполни. И перед Господом за свои деянии уже будешь отвечать не ты, а начальник, пославший тебя на задание. Без такого груза солдату гораздо легче идти в бой.
Солдат – безгрешная душа. Недаром издревле говорят, что погибший на поле брани служивый попадает прямиком в рай.
А я лежал в домике и думал, что пока даже райские кущи меня не прельщают. Я еще на этой земле не пожил, как следует. Разве можно назвать жизнью мою армейскую одиссею?
Брать или не брать? Вопрос стучал в моей башке даже не одним молотком, а целой кузницей. А если брать, то зачем? Чтобы сделать услугу своей бывшей "конторе"?
Еще чего! Глупее идеи не придумаешь. Что если Анубиса уже простили – такое случалось – и он работает по заданию ГРУ? И попадешь ты тогда, братец Волкодав, в аховое положение. А по-простому, по народному – мордой в кисель во время праздничного застолья.
Ладно, брать не будем. Тогда на кой я вышиваю за Анубисом по городу, как легавый пес за дичью?
Взыграли инстинкты? Фас, борзой, фас! Тьху…
Черт бы побрал мою дурацкую натуру! И мою судьбу. Всегда так: если с неба падает кирпич, то обязательно на мою голову, а если плывет бутерброд с маслом и черной икрой – то можно не сомневаться, что мимо моего рта. Как говаривал Ерш – карма.
Ерш, Ерш… где ты сейчас, дружище? Живой ли? Вот с кем бы пойти в разведку. Или, например, выслеживать Анубиса. Тогда шакалу точно была бы крышка.
Помечтай, братец Волкодав, помечтай, пока в сознании…
Но все-таки, что же мне предпринять? Продолжить слежку? Теперь это очень опасно. Анубис знает, что на него охотятся. А значит держать его на поводке не легче, чем поймать голыми руками электрического угря.
Отпустить к чертовой бабушке? Пусть погуляет на свободе и успокоится. А там…