– Бизнес-план лежал на вашем столе, среди бумаг. Но на виду. Извините…

Она смущенно замялась.

– Извините, мне тогда пришлось отвлечь вас на некоторое время… чтобы он успел прочитать необходимое.

– Припоминаю… – Я ухмыльнулся. – Именно в этот момент я срочно понадобился рабочим, которые занимались отделкой офиса.

– По моей просьбе они придержали вас на пятнадцать минут. Этого оказалось достаточно.

– Ну вы и фрукт, дражайшая Марья Казимировна…

Это я сказал с восхищением.

– А ты уверена, что он читал этот бизнес-план?

– Еще бы. Я оставила специальные метки между страницами. Прочитал от корочки до корочки, благо там было немного листов. Ну и, как итог, этот факс… – Она достала из папки, которую держала в руках, лист бумаги с текстом и хорошо знакомой мне подписью. – Господам из Италии невыгодно терять такого партнера, как вы.

– Как ты думаешь, они могут узнать о наших финансовых проблемах?

– Откуда? Им известно только то, что наша фирма хочет заключить солидный контракт на более выгодных условиях, нежели прежде. (Что, в общем-то, понятно: чем больше объем закупок, тем больше скидка). Они вполне обоснованно опасаются, что мы намереваемся работать и с другими итальянскими производителями отделочных материалов. А их там пруд пруди. Вот наш партнер и засуетился. Ведь для нас что-либо выгодней консигнации трудно придумать.

– М-м…

Я пожевал губами, не в состоянии связно высказать свои мысли.

– Ладно, будем думать, – сказал я неуверенно. – Но если ты ждешь, что я буду рассыпаться в благодарностях, то глубоко заблуждаешься. Все-таки, в фирме босс пока я. Поэтому, впредь согласовывай со мной свои хитрые планы. Иногда, знаешь ли, можно себя перехитрить.

– Виновата…

Марья покаянно опустила голову.

"Так я тебе и поверил, – думал я, усаживаясь в свой БМВ. – Виновата… Как бы не так. Это когда было такое, чтобы женщина созналась в своей неправоте? Скорее рак свистнет, чем случится нечто подобное…".

Я ехал к Висловскому.

Андрей

Летом на реке в погожий день всегда столпотворение. Особенно много молодежи возрастом до двадцати лет.

На море, как в былые годы, теперь ездить чересчур накладно, заработки родителей не позволяют. Где-то подработать самим – тоже проблема.

Хорошие (а значит денежные) места в городе наперечет. И они уже в основном заняты детьми "новых" русских из среднего звена – не очень богатых, но со связями и достаточно влиятельных, чтобы устроить своих чад на престижную работу.

Вот и тусуются с утра до вечера на пляжах молодые безработные из простонародья, благо река делит город на две равные части и далеко бежать за летним отдыхом не нужно.

Андрей загорал немного поодаль от основной массы отдыхающих. Он не любил толпу. Может, это свойство досталось ему с генами, а возможно, к одиночеству его приучила мать, которая по неизвестной причине всегда сторонилась людей.

Нет, ее нельзя было назвать затворницей или букой. Отнюдь. Скорее, наоборот: мать была добра, щедра и приветлива со всеми.

Но в свой внутренний мир не позволяла заглядывать никому. И тем более она не желала, чтобы в нем топталась толпа.

Такими же качествами она наградила и сына. Андрей обладал счастливой особенностью отключаться от восприятия действительности даже в самом многолюдном месте. Он как рак-отшельник прятался в ракушку мечтаний, и в такие моменты достучаться до него было затруднительно.

Андрей изнывал от тоски и неопределенности. Алена уехала с родителями куда-то за рубеж, и юноша считал даже не дни, а часы и минуты до того мгновения, когда он снова увидит ее.

Конечно же, "урок", преподанный ему вощанской братвой, оказался пустым номером и не дал нужный результат. Андрей был чересчур упрям и настойчив, чтобы отказаться от намеченной цели.

Тем более, что и Алена была к нему неравнодушна. По крайней мере, так ему хотелось думать.

Они продолжали встречаться, но теперь Андрей стал вдвойне осторожным. Когда он был с Алиной, его не трогали – так гласил кем-то придуманный "кодекс чести" вощанских сорвиголов.

Разборки – мужское дело, и женщины не должны о них знать, а тем более – присутствовать при этом.

А когда Андрей возвращался домой, подживавшие его вощанские с таким же успехом могли ловить ветра в поле.

Хорошо тренированный юноша мог за две-три секунды перелезть через высокий забор, а затем выскользнуть из западни, уйти в любую сторону, благо жизнь заставила Андрея выучить планировку города как свои пять пальцев.

Андрей знал все улицы, переулки, тупики, проходные дворы и подворотни. И он никогда не возвращался от Алины одним и тем же маршрутом.

Другой привязанностью Андрея стал Дрозд. Юноша уже знал, что его спасителя зовут Георгий Иванович.

Ему было известно и то, что у Дрозда работа, связанная с частыми командировками.

Где именно он работает, Дрозд ему не говорил. Впрочем, Андрей, не страдающий нездоровым любопытством, об этом и не спрашивал.

Юношу интересовали лишь ключи от квартиры, которые оставлял ему Дрозд, когда был в отъезде.

Пока Георгий Иванович находился в командировке, Андрей мог насладиться полным покоем и одиночеством. А также всласть предаться своей тайной страсти – тренировкам по тэквондо.

Дело в том, что квартира Дрозда была несколько необычной с точки зрения простого обывателя. В гостиной, вместо стандартной стенки и дивана, находились разнообразные гимнастические снаряды и тренажеры.

– Хобби… – смеясь, объяснил Дрозд юноше, пораженному увиденным. – Я холост, и все эти тумбочки, диванчики и салфетки-слоники мне как-то ни к чему. А вот спортивную форму мужчине моих лет нужно поддерживать постоянно. Упустишь время – не наверстаешь. Нарастить жир легко, а вот избавиться от него – задача не из простых. Никакие патентованные пилюли не помогают, чтобы там не болтали рекламные краснобаи. Поэтому я стараюсь заниматься гимнастическими упражнениями каждый день и уделяю им не менее трех часов в сутки.

– Понятно, – ответил тогда удивленный Андрей, хотя на самом деле ему ничего не было понятно.

Не прояснилась ситуация и позже.

Дрозд вел весьма странный образ жизни. Он мог спасть сутки, а потом бодрствовать две или даже три ночи кряду. Мог, уставясь в потолок отсутствующим взглядом, часами бездумно валяться на тахте, которая заменяла ему кровать, безучастный ко всему, небритый, всклокоченный и в мятой одежде.

Но когда апатия уступала место его обычной живости, Дрозд напоминал вечный двигатель. Он не присаживался ни на миг: то тренировался до седьмого пота, то стряпал, то что-то мастерил, чаще всего собирая различные электронные штуковины непонятного назначения.