«Никто не может заставить меня сделать то, чего мне не хочется!» В этих словах заключалась жестокая истина. С самого рождения никто не осмеливался всерьез перечить Дорилис из-за странного ларана. Никто не знал пределов таинственной силы, ни у кого не хватало мужества сознательно провоцировать ее. Даже когда малышку еще не отняли от груди, каждый, кто прикасался к ней против ее воли, чувствовал болезненные электрические разряды. Но слухи среди слуг и сиделок разрастались до неимоверных размеров, облекаясь в форму страшных историй. Когда Дорилис, еще будучи ребенком, кричала от гнева, голода или боли, над замком гремел гром и сверкали молнии. Все при дворе лорда Алдарана боялись ее гнева. Однажды, когда на пятом году жизни лихорадка уложила ее в горячечном беспамятстве на несколько дней и девочка не узнавала даже Довела и отца, молнии с дикой яростью сверкали днем и ночью, ударяя в опасной близости от башен. Донел, сам немного умевший управлять молниями, спрашивал себя, какие фантомы и кошмары преследуют сестру в бреду, если она так отчаянно борется с ними.
К счастью, с годами она, как и любой нормальный ребенок, стала искать любви и нежности окружающих. Леди Деонара, любившая Дорилис как собственную дочь, смогла научить ее некоторым вещам. Девочка унаследовала красоту Алисианы и ее бесхитростную манеру поведения; в последний год-два ее стали меньше бояться и больше привечать. Но все же многие опасались девочку, называя за глаза «ведьмой» и «колдуньей», однако даже самые отчаянные сорвиголовы не решались произносить оскорбительные слова в ее присутствии. Дорилис никогда не обращала свой гнев ни на отца, ни на Довела, ни на Маргали, пожилую лерони, открывшую ей дорогу в мир людей; и пока была жива леди Деонара, не шла наперекор ее воле.
«Но после смерти Деонары уже никто не осмеливался прекословить Дорилис», — с грустью подумал Донел, также любивший мягкую и обходительную леди Алдаран. Лорд Микел обожал свою очаровательную дочь и выполнял все ее требования, разумные и неразумные. К одиннадцати годам Дорилис имела не меньше драгоценностей и игрушек, чем любая принцесса. Другие дети сторонились ее — частично потому, что она была высшей по положению, а частично потому, что малышка выросла эгоистичным маленьким тираном, никогда не забывавшим подтверждать превосходство щипками, подзатыльниками и пощечинами.
«Не так уж плохо для маленькой девочки — хорошенькой, изнеженной маленькой девочки — быть своенравной выше всякой меры и получать все, чего захочет. Но что случится, если она вырастет и станет женщиной, так и не поняв, что нельзя иметь все на свете? И кто, страшась ее силы, осмелится преподать ей урок?»
Озабоченный и немного встревоженный, Донел спустился во внутренние покои замка. Он тоже был обязан присутствовать на предварительных переговорах и на церемонии обручения.
Микел, лорд Алдаран, ожидал гостей в огромном приемном зале. Он заметно постарел. Огромный, тяжеловесный мужчина, седой и согнувшийся под тяжестью лет, по-прежнему сохранял во внешности что-то от старого, благородного ястреба. Когда Микел поднимал голову, это напоминало движение умудренной годами хищной птицы, которая, несмотря на старость, не растратила силу.
— Донел? Это ты? Здесь слишком темно.
Донел, знавший, что приемный отец не любит признавать утраченную с годами остроту зрения, подошел ближе.
— Это я, мой лорд.
— Иди сюда, дорогой мальчик. Дорилис уже готова к сегодняшней церемонии. Как тебе кажется, она довольна моим выбором?
— Думаю, она еще слишком мала и не понимает, что это означает для нее, — ответил Донел. Он был одет в замшевый костюм, украшенный вышивкой, носил высокие ботфорты с бахромой на отворотах. Волосы удерживал обруч, украшенный самоцветами; на груди висел медальон, вспыхивавший рубиновыми отблесками. — Но ей интересно. Она спрашивала меня, красив ли Даррен и нравится ли он мне. Боюсь, я мало что мог рассказать. Впрочем, я сказал, что она не должна судить о человеке по моим воспоминаниям.
— Как и ты, мой мальчик, — мягко произнес лорд Алдаран.
— Приемный отец, я хочу попросить вас об одной милости, — сказал Допел.
— Ты хорошо знаешь, что можешь просить у меня любой подарок, в пределах разумного, — с улыбкой отозвался дом Микел.
— Это не будет вам ничего стоить, мой лорд. Когда лорд Ракхел и лорд Даррен придут к вам обсуждать вопрос о приданом Дорилис, я прошу вас представить меня им под именем моего отца, а не как Довела из Рокравена, как обычно.
Близорукие глаза лорда Алдарана моргнули, сделав его еще больше похожим на гигантскую хищную птицу, ослепленную ярким светом.
— Но почему, приемный сын? Откажешься ли ты от имени матери и от ее статуса? Или же от своего положения?
— Упаси Боже, — ответил Допел. Он опустился на колени у ног лорда Алдарана. Старик положил руку ему на плечо, и это прикосновение словно высвободило горькие слова: — Но лишь бастард носит имя своей матери. Я сирота, но не бастард.
— Прости меня, Донел, — наконец сказал старик. — Это я виноват. Мне… мне хотелось забыть о том, что Алисиана когда-то принадлежала другому мужчине. Даже когда она… оставила нас, я оказался не в силах принять горькую правду о том, что ты — не мой родной сын. — Это прозвучало как крик боли. — Как мне хотелось, чтобы ты в самом деле был моим сыном!
— Мне тоже, — вздохнул Донел. Он не знал и не хотел другого отца, однако насмешливый, презрительный голос Даррена звучал в его ушах так же ясно, как и десять лет назад: «Ах да, Донел из Рокравена, отродье той барраганьи! Ты хоть знаешь, чей ты сын, или тебя нашли в капусте? Может, твоя мать лежала в лесу с Призрачным ветром и вернулась домой с ничьим сыном во чреве?»
Донел налетел на него с кулаками как бешеный зверь. Когда их растащили, мальчишки продолжали выкрикивать взаимные угрозы. Даже сейчас Донелу было неприятно вспоминать презрительный взгляд маленького Даррена и его оскорбительные намеки.
— Если я и переусердствовал в своем желании назвать тебя сыном, то поверь: я никогда не собирался бросить тень на честь твоего рода. — В голосе Алдарана слышались извиняющиеся нотки. — Думаю, сегодня вечером ты поймешь, как высоко я ценю тебя, мой дорогой сын.
— Мне нужно лишь это, — ответил Донел и опустился на низкую скамью возле ног старика. Лорд Алдаран положил руку ему на плечо, и они сидели так до тех пор, пока слуга не принес свечи.
— Лорд Ракхел Алдаран из Скатфелла и лорд Даррен! — объявил герольд.
Ракхел из Скатфелла был крупным добродушным мужчиной в расцвете лет, с открытым и приятным лицом человека, которому хочется показать, что ему нечего скрывать, в то время как в действительности верно обратное. Как и отец, Даррен был высоким и широкоплечим, со светло-рыжими волосами, зачесанными назад от высокого лба, и суровым, прямым взглядом. «Да, он красив, по женским меркам. Дорилис он понравится…» Донел старался убедить себя, что слабое ощущение чего-то недоброго вызвано тем, что сестра выходит из-под его протекции и формально становится женой другого человека. «Я не могу рассчитывать, что Дорилис навсегда останется со мной. Она наследница великого Домена. Я ее единоутробный брат, не более того, и ее благополучие должно находиться в более надежных руках».