Итак, он лежал на чем-то жестком, но не чувствовал холода. Видимо, не на полу. Скамья? Да, возможно, и это уже странно. Он ожидал, что его либо бросят в какую-то камеру, либо посадят на стул и прикуют наручниками. Но его уложили, и руки, судя по всему, были свободны. Грудь болела. Но больше не болело ничего, значит, его больше не били. Срубили одним ударом – и все. На языке детективов это называлось «упаковать». Стаса «упаковали».
Через закрытые веки он чувствовал свет. Но он не был ослепительным, как если бы лампа была направлена ему в лицо. Вообще, это бы и не вязалось: сначала его уложили, освободив руки, а потом направили свет в лицо. Нет, не вязалось бы. Так что это была лампа, обычная лампа под потолком. Кабинет или комната. Но не камера, не было характерной сырости в воздухе. И пахло кофе и табаком. Кабинет.
В комнате кто-то был. Стас слышал, как шелестит бумага, потом кто-то кашлянул, заерзал на стуле. Один человек. Итак, его уложили на скамью в кабинете, где находится только один человек, причем именно находится, занимаясь своими делами, перебирая бумаги, видимо, на столе, покуривая. А задержанный между тем лежит со свободными руками. Это было… странно.
Стас глубоко, шумно вздохнул и, раскрыв глаза, сел.
– О, господин Бекчетов, вы очнулись.
Это и правда был кабинет. Две стены обычной кирпичной кладки и еще две, обитые деревом. Несколько картотечных ящиков и шкаф с папками. Окно с закрытыми жалюзи, лампа под потолком. Небольшой напольный сейф из тех, что созданы для того, чтобы на них стояли графины с водой и стаканы. Доска на стене с пришпиленными документами. И обычный стол, на котором были аккуратно разложены две стопки бумаг, разделенные письменным прибором из малахита. За столом сидел… клерк. Такой обычный клерк. Он внимательно смотрел на Стаса и вежливо улыбался. Эта была стандартная улыбка, совершенно неискренняя, но и ничего за собой не скрывающая. Что-то вроде униформы, которая натягивается по определенному случаю. Улыбка, при которой улыбаются только губы.
– Где я? – спросил Стас и почувствовал, насколько пересохло его горло.
– Вы в отделе внутренних расследований, – поспешил объяснить клерк и тут же потянулся к графину. – Но не волнуйтесь, к вам у нас нет никаких претензий. Мои подопечные слегка перестарались, сами понимаете, время сейчас напряженное. Сдали нервы. Но это, конечно, не повод, ни в коем случае… Поэтому виноватый будет наказан. Административно, разумеется.
Клерк встал и протянул Стасу стакан. Вода была слегка застоявшейся.
– Как вы себя чувствуете? – спросил клерк, все еще стоя и как бы слегка наклонясь к Стасу.
– Ничего. А, простите, вы кто?
– Я… Алкинсон. Майор Алкинсон. Руководитель отдела борьбы с внутренней коррупцией.
– А… Вы сказали, что у вас нет ко мне претензий.
– Нет-нет. – Клерк натянуто улыбнулся и даже поднял руки, но потом, словно сам удивившись этому движению, поспешил опустить их на стол и сел. – Конечно, есть некоторые тревожные сообщения. Ну, знаете, о вашем покровительстве некому небезупречному антикварному магазину.
– Это не покровительство, – ответил Стас, чувствуя, что почва разговора становится зыбкой, – Фарик Абалай мой информатор.
– Да-да, вы не беспокойтесь. Мы проверили эту информацию, и она подтвердилась. Точнее, ее подтвердил старший детектив Югира. Царство ему… Так что не волнуйтесь, никаких серьезных претензий у нас к вам нет. Мы всего лишь хотели задать вам несколько вопросов. К сожалению, мои подчиненные не совсем верно поняли приказ и перестарались… Впрочем, мы ведь про это уже говорили. Надеюсь, вы не станете принимать случившееся недоразумение близко к сердцу.
Стас кивнул. Можно подумать, у него был выбор. Связываться с отделом внутренних расследований в здравом уме? Что вы, разумеется, он не принимает случившееся недоразумение близко к сердцу.
– Я все понимаю. Ребята просто перегнули палку. Бывает.
– Верно. – Майор Алкинсон положил руку на одну из бумажных стопок. – Перегнули. Скажите, Станислав… Вы позволите мне вас так называть? Я, видите ли, скорее гражданское лицо…
– Да, пожалуйста.
– Хорошо. Скажите, Станислав, как давно вы знаете Готфрида Уоллиса?
Стас почувствовал, как что-то сжалось в груди, вспомнил разговор на последней пьянке в «Долине», вспомнил, о чем предупреждал Гейгер в китайском ресторане.
– Я знаю Готфрида с детства. Точнее, с юности, мы вместе учились в мореходном училище.
– На Сардинии?
– Да.
– Это ведь было не простое училище, – уточнил клерк. – Там воспитывалась морская элита, дети богатейших семей Европы, Азии, даже с Американского континента, да?
«Ты же все и без меня знаешь, – подумал Стас, – наверняка».
– Да. По большей части. Но были курсанты из небогатых семей.
– Да-да, из тех, что получили стипендию. Это нам известно. Но Готфрид Уоллис был не из них. Так же, как и вы, и остальные ваши друзья. Друзья из «Долины», я имею в виду.
Вот оно, понял Стас. Значит, их и правда слушали. Черт, они же несли там все, что в голову придет. Но тогда почему именно Скальпель? Они болтали все, почему же этот сморчок допрашивает его именно о Скальпеле? «Спокойно, – приказал самому себе Стас, – отвечай честно, потому что они наверняка откопали всю подноготную». Поэтому да, честно, но аккуратно, ничего лишнего, ничего, что могло бы подставить друга.
– Да, мы все были из обеспеченных семей.
– Из богатых, просто обеспеченные семьи не могли позволить себе оплачивать учебу и проживание на Сардинии. Но это не важно, так, ремарка, не имеющая никакого отношения к сути вопроса. Скажите, а что вам известно о родителях Готфрида Уоллиса?
– Почти ничего. Знаю, что они погибли. Кажется, через год лет после того, как он поступил в мореходное.
– Ясно… Хотите еще воды? – Клерк снова улыбнулся. Стас отрицательно покачал головой.
– Нет, спасибо.
– А вы не знаете, как погибли его родители?
– По-моему, они плыли в Америку, там у отца Ск… Готфрида были филиалы его фирмы. Что-то случилось с пароходом. Готфрид не любил говорить об этом, а я никогда не настаивал. Простите, а почему вы о нем расспрашиваете? У вас есть что-то на него?
– Нет-нет, на него нет. Он, конечно, не особенно осторожен в высказываниях… Да и все вы… Но, знаете, я не думаю, что у нашей организации могут возникнуть к вам и вашим друзьям серьезные претензии. Понимаете, мы, конечно, живем в нелегкое время, и определенная лояльность к руководству желательна и даже, в общем, необходима. Но, с другой стороны, есть люди, которые выполняют свой долг независимо от того, кто, так сказать, стоит у руля. Знаете, в вашей дружбе есть даже что-то трогательное. Я про вашу четверку гардемаринов. Хм… да… Но все же было бы лучше, если бы вы стали несколько осторожнее в высказываниях. Да… Но вернемся к нашим вопросам. Скажите, а после гибели родителей кто воспитывал Готфрида Уоллиса?