А потом однажды его откомандировали в группу Марка Гейгера, и все полетело к чертовой матери…
Стас ослабил галстук. Бруно приоткрыл форточку и закурил. Протянул пачку Стасу, тот покачал головой.
– Я знаешь чего не могу понять? – сказал Стас. – Каким образом Алиса оказалась втянута в это дело вместе со Скальпелем. Мне и раньше казалось, что их встреча – это какое-то слишком натянутое совпадение. А теперь мне в это вообще не верится.
– На ее отце испытывали сыворотку Скальпа, – стряхивая пепел в форточку, ответил Бруно. – Тот, что исчез. Это ее отец. Приемный.
«Студебеккер» вильнул на дороге. Не сильно, но достаточно, чтобы вызвать удивленный возглас Шрама.
– Я что-то не понимаю, – покачал головой Стас, – или в хронологии запутался. Из твоего рассказа я понял, что ученого допрашивали как раз перед тем, как Скальп кинулся в бега.
Бруно кивнул.
– Но отчим Алисы к тому времени был уже убит. Несколько месяцев. С него все и началось.
Бруно пожал плечами.
– Ладно. – Стас кивнул и уставился на дорогу. Низкое небо, укутанное в промозглое облачное покрывало, летело, намертво прицепившись к «Студебеккеру». – Нет смысла ломать над этим голову сейчас. По крайней мере, пока я не поговорю с Готфридом.
Дорога делала поворот, плавно огибая высокий холм. На вершине холма высилась покосившаяся сторожевая вышка. Наверное, где-то неподалеку раньше было фермерское хозяйство или общинное поселение, Стасу приходилось слышать о таких. Как правило, это были религиозные общины. Впрочем, судя по состоянию вышки, община давно перестала существовать.
Когда «студ» вывернул на прямую трассу, Шрам спросил из-за спины:
– Это не твои ребята возвращаются?
По встречной полосе на высокой скорости приближался «Мазерати» Душки Джи.
– Началось, господа гардемарины, – пробормотал Арчи, который никогда не был гардемарином. Только в эту минуту Стас понял, что именно старина Ауч теряет больше всех их: «Долину», сбережения, надежду на расширение заведения, спокойную жизнь удачливого предпринимателя. Даже проклятую гору льда… Впрочем, все они что-то теряли, всем в эти минуты приходилось перечеркивать часть прожитой жизни. Это было важно, это не было чем-то не имеющим значения, но четверо старых солдат и пятый, где-то там, впереди, они понимали, что рано или поздно судьба выкинет сигнальный флажок и все, что было, придется оставить и двинуться с насиженного, обжитого окопа, не важно куда, это как раз значило меньше всего. Обидно и жалко, но такова судьба, и говорить об этом вслух никто не собирался.
Машины остановились форточка в форточку. С пассажирского места выскочил Хворостов. Бруно открыл дверь и вышел, уступая ему место.
– Дорога впереди перекрыта, – сказал, усаживаясь, Хворостов. Казалось, русский абсолютно спокоен, но Стас заметил, как он барабанил пальцами по колену. – Вокруг холмы, на «Студебеккере» не уйти. Да и на «Мазерати» тоже. Вариант только один – прорываться. Вы погоните дальше, а мы останемся и прикроем, задержим их какое-то время.
– Не может быть и речи, – покачал головой Стас, – вы тут вообще ни при чем.
– Все мы тут при чем, – пожал плечами Хворостов, – дело ведь не только в тебе, Стас. К тому же никто не собирается героически жертвовать собой. Мы их слегка подержим, дадим вам уйти. Потом оторвемся. У них там армейские «Бьюики» и еще какие-то родстеры. А мы на «Мазерати». Им нас не догнать. Душка Джи говорит, что знает этот район…
– А чего он не знает? – хмуро вставил Стас.
– Там дальше есть развилка. Вам направо, в сторону Стены. А мы уведем их налево. Потом вернемся в город. Пойдем сразу к Моралесу, в его интересах нас прикрыть. А если что, скажем, что выполняли твои приказы. Мы же подчиненные.
– Можем попытаться вернуться и найти другую дорогу?
– Где гарантия, что ее тоже не перекрыли? Чем дольше вы здесь болтаетесь, тем больше у них шансов взять вас. Подтянут силы, если придется, могут задействовать полицейскую авиацию. Нельзя давать им это время, Стас. Поверь, я не герой, но другого выхода не вижу.
– Он прав, – сказал с заднего сиденья Арчи.
Стас обернулся и увидел, как толстяк достает из внутреннего кармана пальто черный короткоствольный револьвер. Шрам, переломив ружье, вставлял патроны.
– Он прав, – повторил Арчи, – надо прорываться. Правильно думает.
«Не надо аплодисментов, леди и джентльмены. Это я в очередной раз заглянул в ваши дома через динамики радиол. Кто такой я? Боже, что за глупый, черт побери, вопрос. Меня знают все, меня любят все, за исключением тех, кто должен меня ненавидеть в силу служебных обязанностей. Потому что я славный парень, я душа общества и сердцебиение вечеринок. И хотя еще не вечер и время для первой стопки водки не настало, к черту, делайте динамики погромче! Мы будем веселиться прямо сейчас, потому что через час может быть поздно. Через час может случиться все, что угодно, и то, что случится, может запросто стать несовместимым не только с весельем, но и с жизнью в целом. Давайте, парни, давите на газ, гоните тачки своей жизни навстречу судьбе, и будем, мать вашу, смеяться в ее потное упырье рыло, будем вращать задницами под запрещенную музыку и жить этим мгновением. Оно уже наступило, оно в ваших долбаных руках. Держите крепче баранку и пускайте под колеса все ухабы. Мы крутые парни, и нас не остановить. Это говорю вам я, диджей Халли, голос последнего нормального эфира этого долбаного мира, рэйдио «Хоспис». Запомните это название, потому что последнее, что услышит этот мир, летя в дьявольскую жаровню, это «Бае кон диос», сказанное на волнах этого радио.
И пусть смешной дуэт из Карла Перкинса и Джона Фогерти сыграют нам свою «All Mama’s Children». Почему? Да потому что я так хочу! Мне нужно немного свежего воздуха. А кто запретит?»
* * *
Уже смеркалось, когда две машины выскочили из-за поворота, слепя пространство перед собой врубленными на дальний свет фарами. Впереди несся тяжелый мордастый черный «Студебеккер» с белым верхом. За ним – юркий красный «Мазерати». Двое дежурных в черно-белой форме ополченцев едва успели отскочить в сторону, когда тупой нос «Студебеккера» снес шлагбаум. В нескольких метрах от шлагбаума поперек дороги были раскатаны полицейские ленты с шипами. «Студебеккер» тяжеловесно, с визгом тормозов ушел в сторону, объехав это место по плоскому боку придорожного холма слева, несущийся следом «Мазерати» проделал тот же маневр по правому склону.
Возвращая машину на дорогу, Стас успел заметить, как из небольшого краснокирпичного строения выскакивают люди в гражданской одежде с короткоствольными «Хаммерами» и начинают стегать от живота трассирующими хлыстами очередей. Со звоном лопнуло пассажирское стекло. Застучала жестяная дробь, пули били в корпус машины. Почти в то же самое мгновение раздались два оглушительных выстрела из гладкоствола Шрама. Рой дроби устремился навстречу трассирующим очередям. С заднего сиденья «Мазерати» тоже открыли огонь. Стас не видел, кто именно. Он стремительно перебросил рычаг передач, вдавил педаль газа и с диким прокрутом шин по холодному дорожному покрытию пустил «Студебеккер» в сторону оглушающе далекого горизонта. Некогда было оглядываться, некогда было даже смотреть, все ли целы в салоне. Сейчас нужно было уйти от погони, дать пространство для ребят в «Мазерати». Хворостов сказал, что они остановятся после первого поворота и будут отстреливаться. Несколько минут, не больше. За это время Стас должен был как можно дальше увести неповоротливый, не предназначенный для погонь «Студебеккер» в сторону развилки. До нее было почти два километра.