Я посмотрел. Тяжелая вода реки монотонно толкалась в кособокие стены набережной. Темные, знакомые сызмальства очертания. Ничего нового, да и трудно представить что-то новое в этом пейзаже. Он даже на составляющие не делился — сплошной монолит, сплавленный временем, кровью, мифами… Буро-кирпичный массив, скорее уж горная порода, естественное образование, давным-давно переставшее быть творением человеческих рук… Все привычно, все на своих местах, все просто не может быть иначе…
— Смотрю, — сказал я, налюбовавшись бурым, похожим на ржавчину, отражением на воде, — и что?
— Не торопись, — хитро усмехнулся Джучи и плавно повел рукой. — А теперь иди и смотри сюда. — Он кивнул на бетонную трубу, пригладил ладонью усы и снова усмехнулся.
Я осторожно, глядя под ноги, сошел с паллеты, сделал несколько шагов, тщательно выбирая, куда поставить ногу, поднял голову и… удивленно застыл. Там, за трубой не было Кремля. Только груды красного кирпича, покосившаяся Спасская башня, единственная из устоявших, развороченный бок набережной, оползень земли и гравия, остов проломленного почти по центру моста — дальней части почти нет, она рухнула в воду. Руины на том самом месте, где секунду назад я видел Кремль, казавшийся мне символом незыблемости… И вот оказалось, что он вполне раскладывается на составные части.
Я снова сделал шаг в сторону. Кремль как стоял, так и стоит, и вновь ощущение власти над вечностью невидимыми крыльями укрывает весь этот монументальный пейзаж. Шаг в другую сторону, и в кольце бетонной трубы — кирпичная крошка и перекосившаяся башня…
— Что это значит, Джучи?
— А как посмотреть, — проговорил Джучи, соскакивая с кучи бетонных обломков, — может, и ничего не значит, а может, что-то и значит…
— Загадками изволите изъясняться, уважаемый погонщик драконов?
— Да какие уж тут загадки, — ответил мой дополнительный шанс, неожиданно растворяясь в воздухе и появляясь там, за трубой, — все определеннее некуда…
— Да, практически на ладони лежит! — крикнул я, но уже в пустоту. Джучи снова исчез. И на этот раз окончательно. Джучи пришел, Джучи ушел…
Я пожал плечами и шагнул в бетонную трубу. Интересно же…
— Смотри внимательно, — сказала пустота голосом моего дополнительного шанса, — потому что ты увидишь это только во сне. А кому-то другому предстоит увидеть это воочию. Хотя может быть, и хорошо, что мы до этого не доживем.
— Как это — не доживем? — оглядываясь, спросил я.
— Меня взорвет мертвый человек, который в пику тому, кто пишет историю, исповедует свободу выбора. Может быть, даже в пику тому, кто сидит и улыбается у истоков.
— А я?
— А тебя съедят белые тигры.
— Что? — Я остановился, оглядываясь и пытаясь найти глазами Джучи. — Это ты так занятно шутишь?
— Конечно, — ответила пустота, — конечно, шучу. Не стоит доверять тому, что видишь и слышишь во сне. Но все-таки тебе придется поверить, что тому, кто увидит все это воочию, будет очень, очень нелегко сделать верный выбор, и подсказать ему будет некому. Тот, кто ведет его сейчас, умрет окончательно. Он всегда умирает окончательно перед самым финалом. Это его выбор поступка. Его решение. Поэтому, если ты сможешь ему чем-то помочь, — помоги. А самое главное, самое сложное — что тебе придется поверить врагу своему.
— Ничего не понял, — крикнул я, — кому помочь? Тому, кто увидит, или тому, кто умрет? И какому врагу?
Но Джучи не ответил. Уверен, он уже курил свою трубку где-нибудь на черном облаке, и верные драконы медленно парили над скатами пагод. Такой уж он — мой дополнительный шанс. Никогда не поймешь, то ли шутит, то ли всерьез говорит. А что бы прямо сказать что-то — этого от него вообще никогда не дождешься.
— Простите, молодой человек, с вами все в порядке?
Оказывается, я проспал несколько часов кряду. Солнце успело заметно отойти от точки зенита и теперь уже укладывало на склон обрыва долгие тени сосен, едва ли не дотягивающиеся до мертвой зыби Москвы-реки… Стало прохладнее.
— Молодой человек…
Медленно, опираясь на палочку, по ступеням библиотеки спускался старичок лет семидесяти, этакий классический парковый шахматист в белой панаме и старом синем джемпере с молнией. Не хватало лишь очков с перемотанными лейкопластырем дужками. Зато наличествовал значок на груди джемпера: «СССР—Венгрия: спортивная дружба — опора мира!»
— Спасибо, я просто задремал, — ответил я и, морщась, принял положение, перпендикулярное земле. Голова гудела, плечи и шея онемели. Я встал и покрутил головой, разминая затекшую шею. Старик все так же с интересом за мной наблюдал. Я выдавил из себя виноватую улыбку и проговорил: — Извините, ради бога, что заставил вас волноваться…
— О, ничего страшного, — отмахнулся он, присаживаясь на краешек лавки, — я привык. Не первый год работаю тут сторожем. А лавочка эта — не на глазах, в стороне. Ну, и бывает, то уколются, а то и просто замерзнут да околеют… По-разному.
— Я действительно уснул, — снова повторил я, чувствуя неловкость оттого, что приходиться оправдываться из-за каких-то ублюдков. Старичок мелко-мелко закивал, но ничего не ответил. Сидел молча, глядя на тот берег реки. Надо бы уйти, подумал я. А потом вспомнил про солнце, синее, как апельсин. Раз уж оказался рядом с библиотекой…
— Простите, — сказал я, оборачиваясь к старичку, — а библиотекарь сегодня на месте?
— Библиотекарь-то? — Старичок довольно улыбнулся, прищелкнул языком и снова закивал. — Так я и библиотекарь заодно. Делать-то мне все равно нечего. Я ж цепной…
— В смысле, цепной? — не понял я.
— Дык вот. — Старичок поднял правую руку, и я увидел тонкий шнурок, обвязанный вокруг ее запястья. Шнурок был странного, темно-коричневого цвета, блестел на солнце и весьма походил на волосы… Да собственно, вдруг четко осознал я, это и есть волосы. Шнур, сплетенный из волос. Он падал на землю и убегал куда-то в открытые двери библиотеки. Память начала работать без всяких приказов с моей стороны, сортируя запылившиеся байты информации, подчищая уголки мозга, выстраивая логические цепи…
— Вы… граф Тепеш! — вспомнил я.
— Бывший граф Тепеш. А сейчас просто библиотекарь и сторож. Двойной оклад. Крыша… Литература опять же. На жизнь в целом хватает, хоть и не так интересно стало жить теперь… А что?
Я старательно улыбнулся, почувствовав, как струйка холодного пота побежала между лопатками, намекая, что неплохо бы не мешкая уносить ноги. Но любопытство взяло вверх. К тому же не выглядел библиотечный сторож Влад Дра… хм… Тепеш опасным. Старичок как старичок. Божий одуванчик, пушистая голова, силенок только и хватит, чтобы переставить шахматную пешку… И нет никакого ощущения дремлющей силы, никакого намека на истину древней пословицы пионерских лагерей: «Ниху боялся только Бледного Флинта, а Бледный Флинт — только Влада Дракулу. И только сам Влад Дракула не боялся никого. Кроме себя».