— Я знала, что кот умеет разговаривать. Я слышала своими ушами.
Ветер завыл в дымоходе, легко вороша пепел.
— Сырая свинина вредна собакам. Всем вредна. — Она распахнула дверцы высокого буфета и нашла там кости с изрядным количеством мяса на них. — Несомненно, мама оставила кости для супа, но я отдам их вашему псу.
Ответа не последовало. Я уже вышел из дому, и несколько мгновений на кухне царила тишина, нарушаемая лишь скрипом двери, которая ходила на петлях взад-вперед, а потом (с налетевшим порывом ветра) шумно захлопнулась.
Когда-то далеким солнечным днем я бежал по этому полю с такой же целью, по колосящемуся ячменному полю. Сейчас ячмень уже сжали. Я бежал по стерне, левой рукой придерживая Этерне, чтобы меч не хлопал по бедру.
— Дизири? Дизири?
Никто не откликнулся на мой зов, но все же я услышал ответ: листья прошептали мне за нее «я здесь».
— Дизири!
Ты не сможешь найти меня.
Я остановился, напрягая слух, но листья молчали.
— Не смогу, — признал я. — Я обшарю все семь миров в поисках тебя и выверну наизнанку Митгартр и Эльфрис, точно пустые мешки. Но я не найду тебя, покуда ты сама не пожелаешь явиться мне. Я знаю.
Сдаешься?
— Да, я сдаюсь. — Я поднял руки.
— Я здесь.
Она выступила из-за темного ствола огромного дерева, и, хотя я почти ничего не различал в темноте, я увидел ее: высокую, как очень и очень немногие женщины, тоненькую, как ни одна женщина на свете, и слишком красивую, чтобы я мог в полной мере осознать, насколько она красива.
Я заключил Дизири в объятья, и мы поцеловались. Ее губы были слаще меда и горячими от дыхания жизни; и не было никаких ошибок, которые имели бы значение, поскольку не было таких ошибок, которые мы не могли бы исправить; и была любовь длиною в нашу жизнь, и любовь имела значение — она всегда имеет значение.
Мы отстранились друг от друга, и мне показалось, будто наш поцелуй длился целую вечность, но и вечности было мало.
— У тебя меч Этерне. — Судя по голосу, она улыбалась.
— Он тебе нужен? — задыхаясь, проговорил я. — Он твой.
— Он уже принадлежит мне, — сказала она, — поскольку он твой. Знаешь, почему он называется Этерне?
— Потому что он почти так же прекрасен, как ты, а красота вечна.
Мы снова поцеловались.
— Ты постарел, — сказала она, когда мы снова отстранились друг от друга. — У тебя появились залысины.
— И потолстел. Тебе я могу простить все, что угодно.
Она рассмеялась: веселый звон серебряных колокольчиков.
— Даже любовника помоложе?
— Все, что угодно, — повторил я.
— Тогда я заведу любовника помоложе, и им станешь ты.
Неистовый порыв ветра налетел на нас, и я завернул Дизири в свой плащ, как недавно заворачивал Ульфу.
— Я сам могу стать моложе, но только применив способности, обретенные в Скае.
— Да неужели? — Вся веселость всех юных дев прозвучала в ее смехе.
— Но для этого мне придется вернуться туда, во исполнение своей клятвы.
— Однако ты запросто скакал среди облаков.
— Облако подняла меня в небо, я здесь ни при чем.
Мы опять слились в поцелуе, а когда оторвались друг от друга, обнаружили, что лежим на земле.
— Игра почти закончилась, — прошептала она. — Я пришла, чтобы сообщить тебе именно это. Неужто ты думал, что она будет продолжаться вечно?
Когда Гильф нашел меня, я сидел один, кутаясь в плащ и плача.
— Я поел, — сказал Гильф. — Нам надо идти. Я кивнул и поднялся на ноги.
Облако ждала нас в деревне, стоя задом к ветру. Верхом на ней я поднимался все выше и выше, покуда не оставил грозу внизу; но здесь все равно дул крепкий ветер и было очень холодно. Когда я наконец достиг нашего лагеря в Йотунленде, то едва сумел спешиться, чуть не упав при этом.
— Больше никаких ночных поездок, — пообещал я, и Облако радостно кивнула и наполнила мой ум мыслями об озаренных солнцем облачных горах, вечно меняющихся и вечно новых.
— Хотите, я принесу одеяло, сэр? — Голос принадлежал Ансу. — Я поддерживал ваш костер.
Я кивнул; по правде говоря, я крайне нуждался в одеяле и костре, но сказал:
— Ты должен прислуживать королеве Идн, Анс, а не мне.
— Она спит, сэр. Сейчас я ей не нужен. Я тоже спал, почти все время. Только иногда вставал, чтобы подбросить сучьев в огонь.
— Спасибо. — Я снял шлем и сильно потер голову окоченевшими пальцами. — Но тебе надо выспаться. Скоро начнет светать.
— Сейчас лягу, только сперва помогу вам разуться, сэр. Понимая, что разуваться я должен сам, я все же сел на землю и позволил Ансу стянуть с себя сапоги, а пока Анс очищал их от грязи, с трудом стащил с себя кольчугу.
— Мне нужна чистая одежда, — сонным голосом проговорил я. — Полагаю, в Утгарде я достану что-нибудь.
— Снимите рубашку и штаны, я постираю в реке, — решительно предложил Анс. — Высушу у костра в два счета.
Соблазн был слишком велик.
— Анс?
— Да, сэр?
— Одна женщина сказала, что у меня появились залысины.
— Да, сэр.
— Это правда.
Голый, я растянулся на одеялах, расстеленных Ансом у костра, и завернулся в них.
— Да, сэр, — повторил Анс. — Они хорошо смотрятся, сэр.
— Но я был в шлеме, поэтому они вообще никак не смотрелись. — Увидев, что Анс не понял, я добавил: — Вдобавок там было темно. Она не могла видеть линию волос.
— Наверное, она видела вас в другой раз, сэр.
Анс собрал грязные вещи, которые я снял.
— Должно быть, так. И должно быть, она видела меня уже после моего возвращения из Ская. В Скае никто не стареет, Анс.
— Да, сэр.
— Вообще никто. Я пробыл там двадцать лет и, когда покидал Скай, выглядел не старше, чем в день прибытия. Теперь эти годы настигли меня. Правда, это не имеет значения.
— Нет, сэр, не имеет.
— Значение имеет то, что она наблюдала за мной. Я знаю, Баки и Ури наблюдают за нами из Эльфриса, как мы наблюдаем за оверкинами.
— В жизни не видал ни одного, сэр.
— Видят только те, кто смотрит. Мы видим то, что хотим увидеть.
— Как скажете, сэр.
— Ты собираешься заняться стиркой сейчас?
— Да, сэр.
— Я хочу попросить тебя еще об одном одолжении, пока ты здесь. Ты уже расседлал Облако?