По утрам у Ксаны был кросс (в любую погоду!) на десять километров. А после обеда — занятия в спортзале. Генрих Иванович учил Ксану самозащите без оружия.
Приемы, которые она изучала, не имели ничего общего со спортивным единоборством. Почти любое движение руки или ноги Ксаны должно было закончиться или увечьем противника или его смертью.
«Ты женщина, слабый пол, — поучал ее Генрих Иванович. — По этой причине каждый твой удар или прием должен быть суперэффективным. Потому что при схватке с мужчиной второй раз ударить он тебе может и не позволить. Твоя сила во внезапности, непредсказуемости и точности. Удар должен быть нанесен именно туда, куда нужно, и ни на миллиметр в сторону. „Точек смерти“ на теле человека не так уж и много…»
Таинственный Генрих Иванович открылся только спустя год. Все произошло обыденно, за завтраком. Ксана была немного раздражена (у нее как раз начались ежемесячные женские проблемы), поэтому с вызовом спросила: «Сколько можно тренироваться?! Я хочу поехать на соревнования!»
Генрих Иванович допил свой обязательный стакан апельсинового сока, аккуратно вытер жесткие губы салфеткой, и ответил: «Скоро, девочка, скоро… Только это будут не соревнования, а работа».
«То есть, как?..»
«Очень просто. Разве до сих пор ты не поняла, к чему я тебя готовлю?»
«Я тупая. Объясните».
«Ну, насчет тупой ты немного хватила… — Генрих Иванович вдруг стал холодным как глыба льда. — Ты прирожденный снайпер. Ты сильная, волевая, не обременена различными принципами и семейными связями. Это то, что нужно. Я давно искал такого напарника. И именно женщину. Для НАШЕЙ работы это неоценимое преимущество…»
«Девочка, я ликвидатор мирового класса, — ответил Генрих Иванович не без некоторого бахвальства. — Понимаешь, о чем я говорю?»
«Вы… киллер?!»
«Мне не очень нравится это понятие. Киллер — это примитивный бомбила с крохотным мозгом динозавра. А я считаюсь СПЕЦИАЛИСТОМ. Таких людей, как я, во всем мире единицы. Теперь тебе понятно?»
«Вы хотите сказать, что я… что я тоже?..»
«Естественно. Ты будешь со временем первоклассным спецом, профессионалом. А иначе зачем я тебя учу?»
«Нет!!! Никогда!!!»
«Никогда не говори „никогда“. Это не мои слова, это я где-то вычитал. Но они весьма точно отражают суть дела. Ходу назад, девочка, тебе уже нет. Считай, что ты подписала свой первый в жизни контракт. Контракт длиною в жизнь».
«Вы обманули меня…»
«Что ты, милая? Какой обман? Ты хотела жить по-человечески? Хотела. И ты будешь так жить. Даже сейчас у тебя нет только птичьего молока. Ну, может, свободы немного не хватает. Но как только мы закончим твое обучение, ты будешь вольна как ветер».
«И все равно, я не хочу… я не могу убивать людей!»
«Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Это армейский девиз. — В голосе Генриха Ивановича вдруг появились стальные нотки. — А если не удастся заставить… Дальше продолжать?..»
«Не нужно… — Ксана была совершенно опустошенной, выжатой как лимон. — Мне все понятно. Пуля в лоб — и все дела. Я вас ненавижу!».
«И это пройдет. Со временем все проходит — и эмоции, и молодость, и сама жизнь. К тому же, мы теперь напарники. Ты будешь прикрывать мою спину, а я — твою. Так что, как там говорил кот Леопольд: „Ребята, давайте жить дружно“. Мы с тобой, Ксанка, сработаемся. Еще как сработаемся. Ты очень талантлива. Да вот беда, родилась ты слишком поздно. Жить бы тебе во времена Марии Медичи… М-да…»
С мыслями о неизвестной ей Марии Медичи сильно расстроенная Ксана и уснула. Ей очень хотелось поплакать, но слезы так и не пролились из ее сухих глаз. Перед сном она страстно пожелала Генриху Ивановичу, чтобы он свернул себе шею. В этот момент Ксана ненавидела своего наставника.
После памятного разговора с Генрихом Ивановичем она немало прочитала книг про эту коварную королеву — интриганку. И в конечном итоге решила, что ей не очень хотелось бы жить во Франции в 17 веке. Даже при королевском дворе. Он был слишком грязен, гораздо грязнее, чем ее коммунальная квартира. В коммуналке хоть душ есть. А если учесть, что в 17 веке даже в версальском дворце галантные дамы и кавалеры отправляли естественные надобности прямо в коридорах… Бр-р!..
Ксана легла в постель и приказала себе уснуть. Завтра ей предстоял поединок с Колодиным, а ничто так не успокаивает нервную систему как крепкий здоровый сон. Ксана никогда не позволяла себе недооценивать «клиентов». И любая ликвидация была для нее своего рода соревнованием. Только призом в этих соревнованиях была человеческая жизнь. И не факт, что жизнь «клиента»…
«Кто эти люди? Что им от меня нужно? Как они смогли так быстро меня найти?» Эти вопросы не давал Тингу покоя. Они возникали и до приезда в Припять, но тогда он был каким-то заторможенным и его интересовали только поиски работы, что позволяло ему просто выжить. Еда и крыша над головой все это время были для Тинга самой главной, насущной проблемой.
Но Чернобыльская зона словно сняла пелену с его глаз, перевернула все внутри. А схватка с тремя незнакомцами разбудила какие-то потаенные силы, доселе упрятанные за семью замками. Казалось, что организм Тинга подключился к неизвестному источнику питания и за считанные дни полностью обновился.
Теперь Тинг чувствовал каждую клеточку своего организма. Энергия переполняла его; временами она готова была порвать вены и артерии и вырваться наружу. Тело стало удивительно легким и пластичным, а мышцы налились большой силой. Ноги легко и упруго несли его сухое мускулистое тело, а глаза, казалось, заглядывали за горизонт.
Иногда Тингу даже чудилось, что он понимает язык животных. Да что животных! Оказывается, и деревья, и вообще все живое и неживое имеет свой язык. Тинг слышал эти разговоры, но пока не мог понять их смысла. Хотя иногда это ему и удавалось, но больше на уровне наития.
Весь окружающий его мир полнился голосами. Они даже ночью не давали Тингу покоя. И тогда, чтобы уснуть, он усилием воли отключал на некоторое время сознание. Это было похоже на погружение в бездонный омут. Только Тинг продолжал дышать, но уже пропуская через легкие (они словно в одночасье стали жабрами) не воздух, а жидкость, в которой присутствовало сильнодействующее снотворное.
И только прошлое все еще оставалось белым пятном, зоной безмолвия. Если бы не фотография родителей и фрагментарные воспоминания последних дней перед эвакуацией из Припяти, Тинг вполне мог согласиться с предположением, что он родился в пробирке.
Об этом достижении науки не раз заводили разговоры строители, особенно Миколай Павлович. Это была его больная тема. У него имелся ребенок, но приемный, так как жена по какой-то причине не могла рожать. Она долго лечилась от бесплодия, но все было бесполезно. И Миколай Павлович поставил себе цель заработать достаточно денег, чтобы обратиться за помощью в этом вопросе к докторам. Ему очень хотелось иметь сына, продолжателя рода.