– Ах, даже так! – Круглая физиономия сеньора Антонио приобрела до крайности озабоченное выражение. – Да, это существенно усложняет дело.
– Да нет никакого дела, – отмахнулся Андрей. – Честное слово, вы меня удивляете! Вы же адвокат, а не сестра милосердия! Да и жалеть меня – дескать, как же так, вы же проделали определенную работу и заслужили вознаграждение – не надо. Плевал я на вознаграждение, у меня имелся серьезный личный мотив. Да, не спорю, эта так называемая ферма – воистину райское местечко, я лично не заметил тут ни одного изъяна. Но вы так настойчиво пытаетесь мне ее навязать… В чем подвох, а?
Адвокат горестно вздохнул.
– Просто вы мне симпатичны, – признался он, – и я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Немножечко зная вас, я могу с большой долей уверенности предположить, что неприятности не заставят себя долго ждать, наживать их – ваша профессия, ваш талант. Вы ведь не… э… не Немезида какая-нибудь, не ангел мщения и не супергерой из комиксов. Вы – журналист, ваша работа – рассказывать людям правдивые истории. А если вы начнете рассказывать об этом деле, боюсь, вам понадобится надежное убежище. И было бы намного полезнее для вашего здоровья, если б вы сначала спрятались, а потом начали рассказывать. Поступив наоборот, вы рискуете просто не успеть спрятаться.
«Липский, ты кретин», – сказала Марта. Это было за день до отлета, когда он помогал ей перевозить вещи из особняка Бергера обратно к ней на квартиру. Вещей было кот наплакал, всего-то три средних размеров сумки, но Марта зачем-то позвонила Андрею и попросила помочь. В отличие от него, она никогда и ничего не делала просто так, и у Липского сложилось совершенно определенное впечатление, что этим демаршем она хотела лишний раз уязвить чем-то не угодившего ей Витольда Карловича. «Ты кретин, – повторила она, – я же по физиономии вижу, что у тебя какой-то камень за пазухой. Так вот, имей в виду: не надо. Степень твоего участия в известных событиях меня не интересует, но мой тебе совет: остановись, пока не поздно. Стоит тебе только намекнуть, что ты знаешь обо всем этом что-то, чего не знают другие, – и ты покойник. Не будь таким наивным, эти трое жили не в вакууме и, если не оставить их в покое, могут достать тебя даже с того света…»
– А позвольте спросить, – вывел его из задумчивости звучащий с одесским прононсом тенорок сеньора Антонио, – просто так, из чистого любопытства: а как звали этих людей?
– Каких?
– Ну, тех самых, которых вы и пальцем не трогали.
Андрей усмехнулся.
– Храбрый Портос, – сказал он, – любезный Арамис и доблестный д'Артаньян.
– Простите? – не понял адвокат.
– Илья Григорьевич Беглов, – перевел Андрей, – Владимир Николаевич Винников и Василий Андреевич Макаров. Французов, рассказывая о делах давно минувших дней, окрестил их Монахом, Законником и Солдатом, а настоящие клички, которые они носили в юности, были Бегунок, Уксус и Кот.
– Что ж, – внезапно сделавшись деловитым, сказал сеньор Антонио, – давайте вернемся в дом. Здесь у меня, – он похлопал пухлой ладошкой по раздутому боку портфеля из крокодиловой кожи, – важные бумаги, в которые нужно кое-что вписать, а тут, на берегу, довольно ветрено – не ровен час, улетит какой-нибудь листочек, будут его потом на дне морском креветки штудировать…
– Какие еще бумаги? – в свою очередь ничего не понял Липский.
– Экий вы, право, тугодум! Я говорю о завещании Французова. Он был очень умный и весьма предусмотрительный человек, знал, что может умереть в любую секунду, и постарался учесть все, что поддается учету, в том числе и описанную вами только что ситуацию: человек честно выполнил свою часть сделки, а вознаграждение получить не может из-за такого пустяка, как какой-то несчастный пароль… В общем, три имени, которые вы назвали и которые могли узнать, только основательно приложив руку к устройству их незавидной судьбы, – это и был пароль. Ну, согласитесь, что в семье моего клиента дураки не рождались!
– Это факт, – после короткой паузы, понадобившейся, чтобы переварить услышанное, признал Андрей.
Его рука, скользнув по лацкану легкой спортивной куртки, коснулась вместительного бокового кармана, внутри которого прощупывался какой-то плоский увесистый предмет прямоугольных очертаний. Съемный жесткий диск емкостью в пятьсот гигабайт был почти под завязку забит копиями найденных на даче Винникова аудиозаписей. Марта была права: чтобы предать их огласке, оставаясь при этом в Москве, нужно иметь ярко выраженные суицидальные наклонности. Но и остановиться, оставив все как есть, Андрей не мог, как не мог, пока не подперла крайняя нужда, добывать себе пропитание, роясь в мусорных баках.
– Что ж, – сказал он, – в дом так в дом. В данный момент я здесь просто гость, но рассчитываю минут через десять на правах хозяина пригласить вас к столу. Надеюсь, в этом доме найдется, что выпить.
– Вот это уже деловой разговор, – оживился сеньор Антонио. – А то заладили, как попугай: я ни при чем, я не имею отношения… Срамно слушать, честное слово!
– Пойдемте, – повторил Андрей, – разбудим этого юного бездельника. Сколько можно дрыхнуть, в самом деле? Предлагаю бросить его в бассейн.
– Только не из окна спальни, – поспешно уточнил адвокат, – она наверху, на третьем этаже…
– Договорились, – сказал Андрей Липский и первым двинулся к дому.
Он шел сквозь благоухание разомлевших от жары тропических растений и басовитое жужжание вьющихся над ними насекомых, уже немножечко жалея о только что сделанном приглашении к столу. Сеньор Альфредо Луис Антонио был неплохим человеком и живым, остроумным собеседником, но набитый взрывоопасной информацией жесткий диск ощутимо оттягивал карман, и Андрей испытывал уже основательно подзабытое, неожиданно мощное и острое, как в юности, желание сесть за компьютер и хорошенько поработать.