«Тебе ни к чему оружие, младший брат. Мы не сделаем ничего, что лишило бы тебя ощущения безопасности… если только ты сам не вынудишь нас к этому…»
«Идемте, — прозвучал в их головах отчетливый голос. — Разум Расы ждет вас».
Их единственный охранник повел их, и, когда они двинулись по длинному коридору: Джода рядом с Райэнной, Драваш — прикрывая Громкоголосого, Дэйн припомнил тот краткий телепатический контакт, в который он вступил с Громкоголосым на борту корабля. Маршу пришло в голову, что вдруг эти призраки начнут их судить, исходя из искаженных воззрений Громкоголосого на вселенную, исходя из той ненависти, которой наполнены его сердце и мозг.
Они шли в полумраке по бесконечным туннелям. То тут, то там вставали какие-то странные машины, вернее, Дэйн принимал это за машины: громадные кристаллические диски, расходящиеся наподобие паутины стеклянные трубки, в которых играли и двигались разноцветные огни. Один раз они встретили решетчатую конструкцию, в которой пульсировал и разбегался лиловый огонь.
Темные коридоры тянулись до бесконечности. По ощущениям Марша, они прошли уже больше мили. В полумраке виднелись бредущие по своим делам призраки-ящеры, не обращающие на группу пленников ни малейшего внимания.
Громкоголосый тащился, опираясь на подпорку. Дэйн слышал, как он что-то бормочет себе под нос, и от души пожалел несчастного калеку. Сам землянин не возражал против затянувшейся прогулки по коридорам, но если эти люди действительно умеют читать мысли, неужели им не понятно, что такие прогулки не для инвалида? Драваш ненавязчиво пытался предложить Громкоголосому свою помощь, но тот упрямо отнекивался. Или Громкоголосому не так уж плохо, как он хочет показать, или Дравашу не стоит так уж хлопотать вокруг типа со столь скверным характером. Вот уж нашли себе идола. Возникшая мысль напомнила ему о внезапном взрыве хохота Драваша и о хихиканье Райэнны. Он тронул ее за руку в темноте и спросил:
— Кстати, а что было забавного в той сцене, до того как Джода обнаружил наш естественный цвет? Ну когда я сказал Громкоголосому, чтобы он заткнул пасть, пока я ее ему не заткнул?
Райэнна вновь хихикнула.
— Ты считаешь его идолом. Идолом! Это в старейшей-то цивилизации галактики? Да еще и протозаврианской? — Она вновь захихикала.
Дэйн покачал головой, придя к окончательному выводу, что его диск-переводчик не в состоянии точно переводить фразы, связанные с психологией швефеджей, и что аппарат просто переводит в шутку все то, что обладает значимостью в лингвистическом контексте языка швефеджей, и по каким-то необъяснимым причинам то же происходит и с диском-переводчиком Райэнны, так что обратный точный перевод не получается.
Но Громкоголосый действительно заткнулся. Дэйна не удивляло, что он был в состоянии только бормотать. Внезапно это бормотание сменилось воплем паники и ярости. Постукивание подпорки стихло, и, оглянувшись, Дэйн увидел, что подпорка плавно скользит по воздуху примерно в полуметре над гладким полом, а маленький телепат изо всех сил старается удержаться за нее.
«Не бойся, младший брат, мы не дадим тебе упасть. Сожалеем, что сразу не поняли, как тяжело тебе передвигаться». И через минуту, когда Громкоголосый понял, что подпорка сама несет его без всякой опасности для его жизни, он перестал вопить от ужаса.
Они прошли еще немного, и вскоре перед ними появился арочный свод. Оттуда доносился густой и тяжелый запах рептилий. В Раналоре Дэйну довелось познакомиться с этим запахом, только там он был менее концентрированный, да и вентиляция была получше. Он также заметил, что эхо их шагов и зазвучало по-другому. Громкоголосый издал негромкий, испуганный, хнычущий звук.
«Входите и предстаньте перед Разумом Расы».
Впечатление у них было такое, что они попали в огромную пещеру. Вокруг островка слабого света царила темнота, наполненная таинственными фигурами ящеров. Инстинктивный ужас обуял Дэйна. Он попытался подавить в себе этот страх. В памяти возникали сцены из истории утерянной им Земли. Настенные росписи Древнего Египта: смертный стоит в Зале Справедливости, ожидая приговора, который выносят боги с головами зверей — Озирис, Тот, Анубис. Тут же — огромные весы, на которых все грехи человеческого сердца должны уравновесить легчайшее перышко из крыла Правды; тот, кто не пройдет испытания, бросается нетерпеливо ожидающим с разинутыми пастями крокодилам…
Может быть, и здесь, в громадных пустотах зала поджидают несчастных Пожиратели Смертных?
Они находились где-то посреди амфитеатра, в котором, как прикинул Дэйн, запросто разместился бы собор Парижской Богоматери. Неужели все подземные жители собрались сюда, чтобы судить их? Или, что еще более страшно, здесь находится специально отобранное жюри? Ящеры ждали, стоя на ступенях и моргая розоватыми глазами.
— Смотри-ка. Этот свет для них ярок, — пробормотал Аратак.
Вокруг ощущалось какое-то постоянное движение. Одуряющий запах рептилий все сильнее действовал Дэйну на нервы; он еле сдерживал себя. Очень ему тут не нравилось.
В круг тусклого света вышел Ромда.
Дэйн непроизвольно улыбнулся ему. Слава Богу, жив Копьеносец! И тут же неожиданно озарившая его мысль заставила его заволноваться.
«Нет! С перерезанными сухожилиями на ногах не походишь! Даже если я ошибся и сухожилия лишь слегка надрезаны, все равно на выздоровление уйдут месяцы… годы…»
Он пошевелил пальцами. Боли не было. Впервые за последние дни боль не ощущалась.
«Неужели произошла регенерация нерва? Но ведь это невозможно», подумал он.
Тем не менее Ромда ходил. Он даже ободряюще им улыбнулся, и землянин ощутил прилив радости за него и за себя. Копьеносец не останется калекой… и с рукой Дэйна все будет в порядке!
«Пусть Разум Расы присоединится к заседанию!»
В темноте вокруг них что-то громко зашипело, заерзало и стихло. С минуту казалось, что ничего не происходит; и тут Дэйн почувствовал себя несколько странно. Словно он стоит на самом краю громадной оркестровой ямы и дирижер поднял палочку. А в темноте тысячи умелых рук строят величественное здание, без усилий поднимая и укладывая на место огромные каменные блоки.
Уши ожидали услышать музыку, глаза ожидали увидеть необыкновенное архитектурное сооружение, но несмотря на окружающие его тишину и полумрак, он знал, что вокруг что-то происходит. Да, звучала симфония, просто он был глух, но каждой клеточкой тела ощущал гармонию звучания.
Уши слышали только тишину. Глаза видели только темноту. Тем не менее он ощущал рядом присутствие товарищей. Аратак, удивленный, но спокойный; Джода, разрывающийся между детским страхом и взрослым изумлением; Ромда, сосредоточенный и спокойный. И Райэнна, согревающая, как костер.
Но в эту знакомую гармонию вплетались и другие ноты: Громкоголосый, встревоженный и все еще враждебно настроенный; Драваш и прозетец-капитан, оба заинтригованные, несмотря на живость котообразного и основательность ящероподобного. Два кормчих, рулевых, облеченные властью, от решений которых зависят тысячи жизней. Марш по-своему истолковал то, что они чувствуют. Здесь не покомандуешь. Дэйн внезапно ощутил себя таким незначительным. «Я способен командовать, но только самим собой. Я слишком переживаю, когда ошибаюсь. А они могут жить со знанием того, что рано или поздно их неверное решение будет кому-то стоить жизни… или я уж слишком из-за этого переживаю? Ведь говорят же: не суди другого, пока хоть немного не побыл в его шкуре…»