– Слушаю, – отвечает появившаяся на экране голова охранника.
– Вертолет к вылету готов. Можно поднимать пассажиров и провожающих.
– Отправляем. Встречайте…
Проходит еще некоторое время. Пронзительно взвывает сирена и мигает красная лампа над проемом лифта. Тяжелые бронированные двери медленно расползаются, из кабины вываливается толпа в оранжевых комбинезонах, среди которых я узнаю одного из счастливчиков, выигравших конкурс забойщиков. Он выделяется из толпы тем, что одет в обычную куртку.
Его фамилия либо Корниенко, либо Парамонов – я точно не знаю. Зато теперь – вблизи и при ярком естественном освещении – появляется возможность лучше рассмотреть его внешность.
У него открытое лицо с приятными правильными чертами, излучающее огромную и неподдельную радость. Немного смугловатая кожа, хорошее телосложение. И никаких особых примет, за исключением наколки на пальцах левой руки, придерживающей у плеча ремень дорожной сумки. Четыре фиолетовые буквы составляют имя «Саша» – вероятно, его. На Александре бежевый пуховик с капюшоном, джинсы и утепленные полуспортивные ботинки.
Провожающие шумят и по очереди обнимают счастливчика. А мы с завистью смотрим на него и представляем, как через несколько часов он спустится по трапу самолета в московском аэропорту, как встретится с близкими родственниками, как отпразднует возвращение. И, наверное, будет с ужасом вспоминать годовой контракт с компанией «Стратегия-Рен»…
– Чего застыли, как восковые фигуры? – возвращает в реальность бас коменданта. – Поехали вниз. Пора обедать и браться за настоящую работу…
* * *
Настроение за обедом было паршивым. Я молча хлебал из тарелки борщ, вспоминал первую половину дня и, как ни старался, не мог понять, что больше огорчало: участие в кремации погибших шахтеров, проводы на Большую землю удачливого парня или предстоящая уборка вонючих сортиров.
Покончив с обедом, выхожу в курилку, до начала работы остается несколько свободных минут. Народ вовсю дымит сигаретами. Я невольно вспоминаю страстного курильщика Даниэля, но он лежит в пятой палате медблока, и данный факт тоже не добавляет оптимизма.
Внезапно на плечо ложится чья-то рука. Оборачиваюсь.
Рядом стоит комендант и загадочно улыбается.
– Есть предложение.
– Валяйте.
– Хочешь заняться нормальной работой?
– Я не против, но хотелось бы узнать, что вы подразумеваете под «нормальной работой».
– У нас возникла проблема на тридцатом уровне – надо прочистить протоку от бута.
– От чего?
– От больших кусков неразмытой породы.
Мысль о купании в ледяной воде не согревает.
– А что случилось? Ведь в протоке было нормальное течение.
Осип Архипович с безнадегою машет рукой:
– Было. Оно и сейчас имеется. Но в подстволок за сутки сбрасывается с десяток тонн породы, и протока забивается бутом. Уровень воды уже поднялся метра на три. Ну что, попробуешь?
– А другие варианты есть?
– Да сколько угодно! – восклицает он. И опять лыбится, показывая нездоровые зубы:
– К примеру, вафлить.
– Чего? – грозно свожу брови.
– Вафлить – означает наводить порядок. А именно: драить сортиры на жилых уровнях, чем сейчас и займутся твои товарищи.
Задумчиво напоминаю:
– Вообще-то вонючих испражнений хватает и в подстволке.
– Но там работы каждый день на час-полтора! Три захода по пятнадцать минут – и свободен, – настаивает комендант. И, перейдя на шепот, добавляет: – А в перерывах я обеспечу банку.
– Какую еще банку?
– Эх, салага… – вздыхает он. – На шахтерском жаргоне «банка» означает «накрыть стол с алкоголем». Я чистого спиртика принесу для сугреву. Ну как, согласен?
Перспектива провести полчаса в вонючей и ледяной водице мне откровенно не нравится. Однако возможность пораньше освободиться и упоминание о чистом спирте становятся решающими доводами в пользу новой работы.
– Согласен.
– Тогда иди к лифту и жди меня…
Отдав необходимые распоряжения Степанычу, комендант входит в грязную лифтовую кабину и нажимает на кнопку двадцать восьмого уровня.
– Вначале навестим начальника участка, – объясняет он. – Теперь будешь работать под ним.
Он явно доволен моим согласием, я же пока не знаю, радоваться или огорчаться…
* * *
У лифтового холла на двадцать восьмом уровне заходим в небольшую каморку. Внутри у старого стола восседает дородный дядька лет сорока пяти. Он высок, статен и одет в такой же темно-зеленый комбинезон, как и комендант, что говорит о принадлежности к среднему руководящему звену.
– Здорово, Петрович, – гудит Осип Архипович. – Принимай под свое начало.
Тот небрежно окидывает меня равнодушным взором.
– Куда его? У меня на двух уровнях полный комплект.
– На тридцатый. Он займется очисткой протоки.
После этого уточнения начальник глядит на меня осмысленно и с любопытством.
– Это не он, случаем, проторчал в воде четверть часа?
– Он самый.
– Хм… ну что ж, большому кораблю – большое плавание. Как звать?
– Евгений.
– А меня можешь называть Петровичем, – тянется он к шкафчику и достает связку ключей. – Пошли…
Опускаемся до тридцатого уровня.
В кабине лифта Петрович жалуется:
– На турнире неплохо прочистили горловину протоки, и следующие два дня водяные чистили без передыху. Не помогает, – уровень поднимается. Один водяной слег от переохлаждения, два других наотрез отказываются идти в подстволок. Прямо беда, Архипыч.
– Что за «водяные»? – негромко спрашиваю коменданта.
– Водяной, или камеронщик, – рабочий водоотлива. Он же храпок, прелосос, насосник, жаба…
Боже, сколько на шахте прижилось жаргонных словечек! Не меньше, чем на зонах…
Сегодня на тридцатом уровне занята другая бригада, работая в похожем ключе и ритме: четверо рабочих в прорезиненных робах и касках катают тачки, один накидывает из грузовой клети породу, трое обслуживают корытную мойку. Руководит процессом знакомый бригадир Веня. Увидев меня, он расплывается в улыбке и первым подает руку.
Заходим в бытовку и прямиком направляемся в одну из клетушек, что напротив душа. Отперев внушительный висячий замок, начальник участка открывает дверку.
– Выбирай любой по размеру.
В шкафу висят неопреновые гидрокостюмы «мокрого» типа различной толщины – трех-, пяти– и семимиллиметровые. Все раздельные и все довольно потрепанные.