— А если укол сделать? — заколотился Витя.
Я вколол ему витамин. Но сказал, что этого мало. Для полной уверенности через неделю нужно будет повторить укол. А если вдруг его жена позвонит Ремезову и расскажет ему про наш с ним разговор, этого укола не будет. Не знаю, поверил мне Витя или нет, но уходил я от него с уверенностью, что никто не узнает о нашей беседе.
Дом с железной черепицей вишневого цвета я искал недолго. Обычная бревенчатая изба, обитая доской. Разве что крыша новая да покраска относительно свежая. Ставни распахнуты, во дворе на веревках развешано белье, у дверей на табуретках стоит корыто, похожее на гроб. Но жильцы этого дома меня волновали не очень, гораздо интересней было встретиться с их соседями.
Дом справа пустовал, ставни закрыты, дверь на замке. Хотя запустения во дворе не чувствуется. И трава недавно выкошена, и стволы у садовых деревьев побелены. Может, съехали куда хозяева. А может, на курорт поехали. В памяти почему-то всплыла сцена из фильма «Печки-лавочки», где Шукшины, играющие сельчан, отправляются на курорт по одной профсоюзной путевке…
Обитаемым был дом слева. Мое внимание привлекла полная круглолицая старушка с грустными глазами. Изба у нее старая, не крашеная, продавленная крыша мхом поросла, штакетный забор дряхлый, покосившийся, двор запущенный, да и в доме наверняка не лучше. Видно, что женщина жила в одиночестве. Не было у нее помощников, потому сама и рубила дрова.
Колода в глубине двора, гора из чурок, которые она с трудом превращала в дрова.
Я помахал женщине рукой, приветствуя, подозвал себе. Калитка открывалась легко, но во двор я заходить не стал. Во-первых, невежливо, а во-вторых, собака. Пес, правда, лежал, наполовину высунувшись из будки, и жалобно смотрел на меня. Он такой же старый, как его хозяйка, облезлый, изможденный долгой собачьей жизнью.
— Мать, работники не требуются? — спросил я, когда женщина подошла ко мне.
А шла она тяжело, каждый шаг болью отзывался в ее глазах.
— Нет, не требуются, — чуть не плача, сказала она.
— Что, денег нет? — догадался я.
— Нету денег, — вздохнула она.
— Так я и бесплатно могу.
— Я сейчас милицию вызову! — вдруг пригрозила старушка.
Худо-бедно, но в людях я разбирался и, глядя на нее, мог сказать, что женщина она не злая, добрая у нее душа, открытая. А рассердилась она потому, что кто-то ее сильно обидел.
— Я сам из милиции. >
Я достал из кармана удостоверение частного детектива, раскрыл, показал ей. Она всматривалась в строчки подслеповатым взглядом, но подлог так и не разглядела.
— Вы нашли этих стервецов? — спросила она, с надеждой глядя на меня.
— Пока нет, но обязательно найдем…
— Надо же, на похороны копила, а они… — Женщина с досадой взмахнула рукой, полезла в карман за платком, приложила его к глазам и расплакалась.
Чтобы сохранить лицо, я не стал спрашивать, кто и каким образом увел у нее «похоронные». Способов разводить пожилых людей на деньги много. Существует особая категория мошенников, которые специализируются именно на стариках.
Что стар, что млад — и те доверчивые, и другие. То им деньги предложат обменять — обычные на якобы новые, которые вот-вот введут в обращение. То поймают на байку о попавшем в беду сыне или дочери. В общем, арсенал у подлецов обширный…
— Вы правильно делаете, что не доверяете мне, — без тени юмора сказал я. — Бдительность, бдительность и еще раз бдительность…
— Раньше такого не было, — вздохнула женщина.
— Даже не буду спорить. А преступников мы обязательно найдем… Э-э… Запамятовал, как вас зовут?
— Глафира Сергеевна, — представилась женщина, ничуть не усомнившись в моей искренности.
— Глафира Сергеевна, если честно, я к вам по другому делу. Но, возможно, это дело имеет отношение к вашему. Вы впустите меня во двор? Я буду помогать вам с работой и заодно задавать вам вопросы. Договорились?
Женщина кивнула, открыла калитку, я прошел в глубь двора, снял футболку, взял в руки тяжелый колун. Не так уж слаба Глафира Сергеевна, если могла управляться с таким инструментом.
Я поставил на колоду одну чурку, не очень сильно замахнулся и опустил колун, аккуратно придав ему ускорение. Колун прошел сквозь полено, что называется, навылет, расколов его на две части. И эту половинку я раздвоил точным ударом…
Я не торопился начинать допрос. Это только на первый взгляд кажется, что рубить дрова легко и просто. На самом деле тут нужна точность и сноровка. Поэтому в это дело сначала втянуться нужно, а потом уже отвлекаться на важный разговор. А еще нужно было расположить к себе хозяйку дома. Она станет мягче воска, когда увидит результат моей работы. А горка нарубленных мной дров постепенно росла…
— Глафира Сергеевна, я так понимаю, вы здесь давно живете? — наконец-то издалека спросил я.
— Сколько помню, сынок, столько здесь и живу. И мать с отцом здесь жили, и дед с бабкой… Сын с дочерью, внуки забыли про свой дом…
Женщина снова приложила платок к глазам, и мне пришлось ждать, когда она выплачется.
— Не приезжают больше. Городские все стали. Не нужна им бабка…
— Бывает… А соседи у вас кто? — спросил я, движением головы показав на дом с вишневой крышей.
— Соседи?! Арина у меня соседка. Арина Петровна, муж-то у нее парализованный дома лежит. Сейчас вроде ничего, поднимается, а раньше пластом лежал…
— Ничего, поправится, еще гоголем ходить будет.
— Ну, гоголем, нет ли, а ходить надо. Арина Петровна сама по хозяйству-то не управится…
— А они дом свой не сдают?.. Раньше, я слышал, сдавали…
— Так это не они сдавали. Это Татьяна Ильинична здесь жила, умерла она, а сын дом сдавал. Потом он продал дом. Эдик ему крышу перекрыл, а он его продал…
— Эдик?
— Нуда, жильца Эдиком звали… Он Варвары Степановны сын, мы с ней когда-то вместе работали… Хороший он человек, добрый, отзывчивый.
— Добрый. А вам крышу не перекрыл. Сыну Татьяны Ильиничны сделал, а вам-нет…
— Так у них договор-то был. Это вместо платы за жилье.
— Да какая здесь плата, тысяча-две в месяц, а крыша тысяч в пятьдесят встала. Или Эдик два года здесь жил?
— Два года?.. Ну, где-то так… Нет, наверное, меньше…
— А с кем жил? Жена, дети были?
— Да нет, не было жены.
— А кто был?
— С братом он жил.
— С братом?! А что, у Варвары Степановны еще был сын? =
— Альберт — его двоюродный брат.
— Альберт?